Бард, который ничего не хотел
Шрифт:
Кириан подавился криком, сипло хватая воздух ртом, глаза его вытаращились, живот втянулся, а кружка, зацепившаяся ручкой за пальцы, сорвалась, описала невероятную траекторию, влетела в раструб саксофона на другом конце комнаты и осталась там сидеть сурдинкой.
– Весьма эффектно, - сухо заметил тот же голос. – Но простой благодарности вполне бы хватило.
– Что за?.. – ошалело моргая, Кириан обвел взглядом спальню: кровать за его спиной, одежный шкаф с распахнутыми настежь дверцами, стены, увешанные музыкальными инструментами, как кабинет иного герцога – охотничьими трофеями, письменный стол, стул и пара кресел у окна,
И тут взор его, словно примагниченный, метнулся к кошке. Обыкновенной, серо-полосатой, пушистой, со светлой манишкой и лапками в такого же цвета перчатках.
Кошке, которой взяться у него по всем правилам логики и рассудка, было неоткуда.
Кошке, которая, наплевав на логику и рассудок, сидела в трех шагах от него и неодобрительно рассматривала изумрудным взглядом.
Кошке, которая только что с ним говорила.
Менестрель страдальчески скривился и втянул голову в плечи: неужели это всё же не кошечка, а белочка? Но ведь, вроде, и выпил он мало… и всего-то один день пока еще пропил… вроде бы… и даже не день, а вечер, что в часовом выражении в несколько раз меньше добротно пропитого двадцатичетырехчасового дня, сиречь, суток…
Кошка приоткрыла рот, и розовый язычок мелькнул за белыми острыми зубами. Бард с ошеломлением понял, что она смеялась.
– Я, конечно, предполагала, что всё будет непросто… Но не думала, что настолько.
Руки поэта опустились, забыв вылавливать лед, и полые кубики таяли теперь на животе беспрепятственно, медленно пропитывая рубаху и штаны.
«Нет, это не белочка», - совершенно точно понял он, - «это полный привет».
– Привет, привет, - вздохнула кошка. – Хорошо. Во избежание дальнейших оскорбительных инсинуаций не стану больше проверять твою эрудицию… хотя было бы что проверять… и просто сообщу, как обстоят дела.
«Паршиво», - убежденно нахмурился Кириан и тут же жалобно вскинул брови и потер горло: «Выпить бы…» Но гостья, не обращая внимания на сей театр мимики и жеста, продолжала:
– Начну с того, что я не кошка.
«Я так и думал…»
– Я – кошха. И нет, я не кошка с дефектом речи, как ты не успел подумать.
Бард сконфуженно опустил глаза, но крамольная мысль о том, что перед ним – то ли плод его перепившего воображения, то ли простой обитатель гвентстонских помоек, а скорее всего, и то и другое вместе, быстро привела его в себя. А вернее, в несвойственное ему боевое настроение. Он прищурился, поднял руку, нащупал на кровати подушку, и обратным движением хотел было запустить в незваную нахалку – но подушка вдруг с грохотом обрушилась на пол в сантиметре от колена, так, что затрещала доска. Ошалевший и испуганный, менестрель попытался разжать пальцы – но не смог: те впились в чугунную наволочку железной хваткой и не отклеивались.
– Дудки-лютни-балалайки!.. – Кириан мешком навалился на кровать и оторопело замигал: потрясение обездвиживало получше любой магии.
– Наш древний народ ведет уединенную и созерцательную жизнь вдали от всего, что нас раздражает – городского шума, вони, суеты и их источников – людей и собак, и поэтому о нем мало кому известно, - как ни в чем не бывало, кошха продолжила свой рассказ. – Но вчера вечером, перед тем, как покинуть Гвентстон – да, я посетила его из любопытства, хотя с детства слышала,
Кириан кивнул.
– …а скажу только, что по правилам моего народа я теперь должна выполнить любое твое желание.
– Это… как Золотая Рыбка, что ли? – до конца не понимая и не веря в происходящее, менестрель озадаченно припомнил старую сказку.
– Примерно, - усмехнулась в усы кошха. – Хотя между нами есть одно отличие. Золотая Рыбка без разбора выполняла неограниченное количество самых разных фантазий, среди которых попадались и непродуманные, и просто дурацкие. А после этого людям приходилось жить с последствиями – когда ей надоедало возиться и она уходила, даже не махнув на прощание хвостом, что бы ни говорили на этот счет поэты.
– А ты? – забеспокоился менестрель.
– А я… то есть, все кошхи, чью жизнь доведется вдруг спасти человеку…
– А много таких было?
– Судя по тому, что ты, придворный поэт и музыкант, человек, много знающий – для своего вида – никогда не слышал о нас… - кошха многозначительно замолчала.
– Похоже, если ты обречен на везение, оно отыщет тебя даже на кулаке пьяного рыцаря, - всё еще не веря в происходящее – но уже в гораздо меньшей степени, криво усмехнулся Кириан – и спохватился: - Ну так что там с желаниями?
– С желани-ем, - подчеркнуто поправила его кошха. – Предупреждаю сразу: если захочешь схитрить и загадать неограниченное количество желаний, то лишь потеряешь имеющееся.
– И не думал даже, - не слишком убедительно соврал миннезингер.
Гостья красноречиво дернула ухом и продолжила:
– Так вот, о желании. Мы – не какие-нибудь рыбы, жизнь свою ценим, и поэтому за обещания отвечаем. То есть если тебе не понравится то, что ты получил – желание считается не исполненным…
Но не успел бард радостно встрепенуться, как кошха продолжила:
– …и всё возвращается на круги своя. Как было. Короче, тебе мой совет – думай хорошенько. Сэкономишь мое и свое время. А теперь пойдем.
– Куда?
– На кухню, бестолковый, - терпеливо вздохнула кошха.
– Ты будешь готовить мне обед… - быстрый взгляд за окно, - в смысле, ужин?
– Нет, это ты дашь мне молока и рыбы из своего ледника. Кости предварительно выбери. И кстати, я люблю рыбу обваленную в муке с перцем и солью, хорошо прожаренную и политую сметаной. А молоко подогрей. Но чтобы без пенки! И если есть картошка – пожарь тоже. Если нет – обойдусь. Сегодня. Завтра утром сходишь купишь. Но тогда грибы и лук не забудь. Ну и сметану, конечно.
Бард опешил.
– Но… но… это ты должна выполнять мои желания… желание, то бишь!
– Ты его уже придумал?
– Нет, но…
– Ты хочешь, чтобы я умерла с голоду, пока тебя озарит что-то стоящее?
– Нет!
– Тогда не понимаю, чего мы ждем.
Пальцы Кириана разжались, выпуская, наконец, подушку – снова ставшую мягкой, и невидимая сила подняла его с пола, поставила на ноги и толкнула в спину.
– Ступай.
Он сделал шаг – и остановился, уставившись себе на колено.