Бард, который ничего не хотел
Шрифт:
– Ангус?.. – сиплым шепотом, сорвавшимся на визг, вопросила неверная любимая то ли у осени, то ли у ясеневой вешалки, тихо уронившей берет с роскошным пером.
Не получив ответа, она перевела ошарашенный взгляд на оставшегося гостя и с точно такой же интонацией проговорила:
– Киря?..
Кириан стоял, открывая и закрывая поочередно рот и глаза. А перед внутренним взором, кадр за кадром и повтор за повтором, прокручивались медленно и быстро налитое кровью лицо соперника, летящий кулак – и летящий барон.
– Дудки-лютни-балалайки… -
Эти слова точно прорвали дамбу, запруживавшую поток красноречия Свинильды – и много-много красных речей[10] хлынуло на растерянно попятившегося барда.
– Что ты наделал?! Что ты натворил?! Болван! Идиот! Рифмоплет пустоголовый! Эгоист! Да как в твою башку вообще такое пришло?! Ты убил его! Убил, не иначе! У меня в доме! Меня теперь квесторы замучают! По допросам затаскают! В застенках сгноят! И всё из-за тебя!!! И это когда между нами всё только начинало налажи…
Знакомый стук внизу – грохот распахивающейся двери – заглушил ее последние слова и заставил барда оглянуться.
По лестнице, свирепо топоча подкованными сапогами, словно желая вколотить подметки в камень, неслись трое здоровяков с палками в ливреях Найси.
Менестрель испуганно было метнулся назад в квартиру, но, загораживая проход, перед ним стояла, извергаясь филиппикой, дама сердца.
– А у вас молоко убежало, - откуда-то из области шеи поэта долетел незнакомый голос.
– Ой! Молоко!
Свинильда охнула, хлопнула себя по бокам и рванула на кухню. Кириан, не теряя ни мгновения, влетел в прихожую, захлопнул дверь и вогнал щеколду в петли. Дверь задрожала. Он отдернул руки, но тремор тут был ни при чем: дверетрясение не прекратилось. Поискав глазами и не найдя других запоров, бард подпер дверь шваброй и навалился рядом сам. Сердце его молотилось в такт молодецким ударам снаружи.
– И что теперь? – всё еще не веря, что это не какой-то нелепый кошмарный сон, слабо вопросил он в пространство.
– Открывай!!! – проревели с лестницы на три голоса.
– Сиххё лысого! – хриплым басом, сорвавшимся на фальцет, выкрикнул менестрель.
Стук прекратился, но через секунду взорвался с новой силой и яростью. Дверь содрогнулась, отшвыривая поэта, петли щеколды взвизгнули выдираемыми гвоздями… Кириан дико зыркнул по сторонам – и бросился в комнату – к окну. Пусть второй этаж, но там внизу ведь клумба!!!.. Была.
Неуклюже вскарабкавшись на приставленный к подоконнику стол, он сорвал занавеску, распахнул створки, выглянул наружу – и встретился с оценивающим взором коня. Рыцарский скакун, воинственный и злопамятный, как и полагалось породе, оскалил длинные желтые зубы, как бы невзначай переместился под самое окно и принялся рыть копытом.
Могилу, как было ясно по выражению морды.
Ангус стоял рядом, поглаживая рукоять меча и ласково улыбаясь. Кириан отпрянул, оглянулся в панике – ведь была и другая комната! –
– Не было у меня на плите никакого молока! – грузная фигура приказчицы с гневно скрещенными под грудью руками перекрыла отступление. – И куда это ты забрался?! Только что скатерть постели…
Договорить она не успел: с лязгом и скрежетом сорванная щеколда пролетела по коридору, сбивая светильник со стены, хрустнула швабра, принявшая последний и решительный бой, грохнула дверь ручкой об стену – и прихожая наполнилась запахом пота, вчерашнего перегара и предчувствием тяжких телесных повреждений:
– Где он?..
– Где этот?..
– Где это?..
– Свинильда!.. – отчаянно воззвал к последней надежде бард, но надежда, отодвинутая нетерпеливыми руками, пропала из виду, а дверной проем вмиг заполнился тремя лакеями обиженного рыцаря. И чья очередь наступала быть обиженным теперь, у Кириана сомнений не возникало.
– Выскочит! – забеспокоился рыжий слуга.
– Пусть скачет – к хозяину и Злюке! – гоготнул чернявый.
– Ну, скачи уже куда-нибудь, стихоплетишка, – разулыбился усатый и выступил вперед, пошлепывая дубинкой по ладони.
Кириан метнул отчаянный взгляд на слуг, на рыцаря и Злюку, снова на слуг, неспешно продвигавшихся по комнате, вскинул руки, закрывая голову… и с потрясением – вторым за день, но от этого не менее потрясающим – ощутил, как неуклюжий жест защиты сам собой превратился в нечто, ожидаемое от акробата, ноги оттолкнулись от подоконника, раздвинулись…
– Ай-й-й-й!!!.. – тоненько взвыл миннезингер, приземляясь в седло.
Рыцарь, карауливший внизу, бешено взревел, хватая врага – и вдруг отдернул руки. Рев его перешел в качественно новый диапазон.
Пятки Кириана подлетели, совершенно нечаянно[11] в верхней точке амплитуды припечатывая Ангуса в глаз, и врезались в живот Злюки. Воротник куртки соскользнул на холку скакуна, и тот, прикусив вместе с удилами язык, сорвался с места в галоп, выбросив на прощание в физиономию хозяину комья земли вперемешку с конскими яблоками.
Кошха оторвалась от еды, подняла голову и облизнулась:
– Вкусно. Хотя помидоров можно было нарезать и побольше.
Бледный и трясущийся от запоздалого перевозбуждения Кириан перестал мерить шагами кухню:
– В моей картошке не было помидоров.
– О чем я тебе и намекаю. Тонко, - утомленным голосом проговорила Кробх Дерг и принялась за сметану.
– Я никогда не кладу помидоры, когда жарю картошку!
– вырванный из нервного полутранса, менестрель не хотел в него возвращаться.
– Пока я у тебя живу – придется начать, - терпеливо повела хвостом гостья.
– Но я не люблю картошку с помидорами!
– Не ешь.
– Так я для тебя и для себя еще и отдельно готовить буду?!