Баренцева весна
Шрифт:
Винсент лежал на кровати, в голове его одни люди убивали других, покачивалась люстра, шло привыкание к табаку, рисовалась картина.
– Чтобы витамины пели во мне, хором, поодиночке, вытаскивали за уши сигареты, кричали, свистели, выли, никогда еще не было такого одиночества, жестокого и железного, когда хочется отправиться назад, стирая свое присутствие в мире, все следы, до единого, до ноля, живота моей матери, шара, который улетит в небо и исчезнет, навека, навсегда.
Он слушал пчел. Они звенели в ушах. Его голова гудела, как улей, где матка, точнее я.
– Это обман, меня надули, я должен быть молод, красив, богат, вокруг меня должны виться девочки, я должен
Винсент лежал и злился на своих друзей, которые все переехали, оставив его один на один с жизнью и смертью. С картинами гаражей, домов, полей, детей, женщин, снов. Ему не хватало бешенства, чтобы окончательно сойти с ума, разорвать все полотна, обмазать лицо углем, читать нараспев молитвы, кататься с горки с детьми.
– Когда я умру, моим именем назовут самый маленький микроб. Он будет везде, повсюду, кругом. Но никто его не будет знать. Я должен умереть, сделать над собой это маленькое усилие, дать команду себе, организм, умирай, разлагайся, бесчинствуй. Это когда тебе женщина во время полового акта говорит: у тебя семя течет. Будто оно река, впадающая в океан, где есть киты и акулы. Нет ничего страшнее для будущего человечества, чем слова я беременна. Беременность женщины конец, а не начало. Она смерть, но не жизнь. Женщина беременеет животом, мужчина беременеет головой.
Винсент привстал, но почувствовал странное. Нейролептики действовали. Цой пел под мышкой. Левой, что ближе к сердцу. Все волосы вытянулись в струну, подрагивали, подпрыгивали и подпевали ему. Концерт шел в ложбине.
– Поздно, уже темно. Ничего не добавить, не успеть на такси, не схватить ее за руку, не сказать не уходи, ты моя, а я твой.
Электропатриотизм встал на городом. Винсент писал, склонившись и замерев. Закончил полотно и начал говорить сам с собой.
– Под деревом рос ананас, на самом дереве ничего не росло, оно тыкало в небо ветками, словно гигантской вилкой, черной и ломаной. В ее зубцах застряло гнездо ворон. Север начал атаку, человек съежился, вспыхнул и сгорел, вступил в развитие, потоптался на месте, заработал рубли, евро, юани, доллары, просадил их за вечер, выпил шампанское, снял проститутку, выбросился из окна и написал роман.
Решил прибраться в квартире, потому взял сигарету и пошел в туалет. Покурил. Вышел. Присел за стол.
– Я никому ничего не должен, – Винсент обрушил кулаки на столешницу, – все, что у меня есть, это картины, кровь, сухожилия, просто гигантское сердце, растущее, занимающее место между порогом и вечностью, чехардой и Словакией, кошкой и сапогом. Двадцать четыре часа у человека в груди. Ребра идут, спешат, никуда не торопятся. Надо добавить в свои картины юга, солнца, афроамериканцев, разборок, ножей, пистолетов. Еще, еще и еще. Влить хип-хопа и бокса, Гарлема и огня. Я разгромлен,
Вышел, одевшись в плащ. На улице шел парад, маршировали солдатики, самки или самцы, может быть, даже дети. Солнце светило так, будто все ему задолжали. Долги вставали над городом. Все ожидали туч.
– Как дела, молодежь, – крикнул Винсент в ухо старухе, – почем арбузы на рынке, где торговля детьми.
Женщина вспыхнула и сгорела. Пепел опустился между цветов.
– Я убийца, не может быть, я вышел в сеть, написал письмо девушке, она не ответила, а удалила страницу. Она повесилась, утопилась, выпила таблетки, порезала вены, выпрыгнула из окна. Теперь ей очень плохо, она болеет, чихает, кашляет, у нее высокая температура, ей хочется лежать и не двигаться, не мыслить, не чувствовать, а втягивать через соломинку сок. Банановый, апельсиновый, яблочный, виноградный, томатный и никакой. Из мяса, из груш, из вечности. Надо спасти ее, выломать топором дверь, рассыпать соль, сахар, перец, разбить окна, засорить туалет, включить воду, вынести компьютер, мозг, телевизор, яичную скорлупу, очистки картофеля, шелуху луковиц, гитару и настроение.
Сигарета пахнула шашлыком, мясом, проворачиваемым на углях, белком, сытостью, жаром. Винсент ощутил тепло. Он чувствовал себя высоко.
– Так низко я никогда не падал, у меня истоптанные ботинки, поношенные штаны, местами рваная куртка, дыры в карманах такие, что я не могу достать сигарет. Мелочь проваливается на глубину в тысячу метров.
Позвонила Татьяна. Ее голос звучал, как похоронный оркестр.
– Завтра я иду танцевать, после фитнес, пробежки, бокс, ланч в кафе, фотосессия, интервью, поход в банк, на восток, захват новых земель, Омска, Томска, Тюмени, Хабаровска и других.
– Увидимся.
– Не сейчас.
– Сегодня я иду в солярий.
– Я могу подождать.
– Не надо, я не приду.
– У тебя есть другой.
– У меня появился мужчина, похожий на Лондон, Париж и Нью-Йорк.
– Нельзя его отменить?
– Он вечен, он как скала, я взбираюсь на него, пока я на уровне живота, готовлю ему, кормлю и все ожидаю свыше, когда покорится мозг.
Она повесила трубку и позвонила снова.
– Винсент, ты сейчас умрешь, у тебя откажет сердце, почки, печень и легкие, лети, убегай от смерти, несись, разгоняй толпу. Ну все, а теперь пока.
Ее голос превратился в смех и исчез, будто хомяк в норе. Винсент зашел домой и прошелся босым. После чего сел за картину, желая нарисовать вечную жизнь, другую планету, людей на ней, пьющих кофе, ворующих детей, воюющих, целующих друг друга в лицо, образующих синдикаты, картели, государства, церкви, пустые места, стихи, фильмы, музыку.
– Хочется напиться, налакаться, ползти, не вставать. Когда я восстану, чтобы весь мир был подо мной, не смеялся, а плакал, роняя слезы, текущие по его щекам, падая в пыль и образуя грязь.
Закончив рисовать, огляделся вокруг. Квартира не изменилась. Чай, плита, стол, сахар, вафли, приемник, наушники, смартфон, нога на ноге, воздух, мольберт, желание, пошлость, запах члена, точней тушенки. Винсент вышел из дома, поехал, пошел к воде, там он стоял, вспоминая молодость, вечеринку, где была девушка с огромной задницей, настолько, что хотелось встать на колени и лизать ее персик, углубляясь в него, раздвигая, чтобы достать до косточки.
– Тогда можно будет посадить дерево, на котором будут висеть плоды, а точнее попы, их можно будет срывать и съедать. Ведь об этом мечтает каждый нормальный мужчина: съесть задницу девушки.