Бархатная Принцесса
Шрифт:
У меня «однушка», но комната большая и я давно «разделил» ее на условные сектора. Кровать — целая взлетно-посадочная полоса, удобная и новая. Потому что выспаться удается редко, но если уж получается — могу дрыхнуть до обеда. Специально для этого и жалюзи, чтобы закрыться от мира наглухо и устроить себе ночь длиною в двадцать четыре часа.
Пока Даниэла заканчивает с ужином, вытягиваю кофейный столик поближе к дивану, достаю салфетки и врубаю музыку. В музыке я консерватор: люблю отечественный рок, блюю от рэпа и попсы. Под настроение люблю послушать джаз. Но для сегодняшнего вечера у меня инструментальная музыка:
Даниэла приходит следом, неся в руках две полные тарелки. Запах от них такой, что у меня почти натурально текут слюнки. Не могу удержаться и, несмотря на осуждающий взгляд Принцессы, ворую поджаренный на гриле баклажан. Язык обдает сладко-горьким вкусом, и приходится часто дышать открытым ртом, чтобы остудить проклятый овощ.
— Вот почему нельзя торопиться, — говорит Даниэла. — Принеси корзинку с булочками, забыла ее.
Я прикусываю язык, чтобы не брякнуть, что и так стоически воздерживаюсь от нее весь вечер, поэтому заслужил право оторваться хотя бы на еде. И еще раз думаю о том, что в шортах все мои мысли просто потрохами наружу.
— Чем ты занимаешься? — спрашивает Принцесса, когда мы садимся друг напротив друга — она на диван, я — в кресло — и принимаемся за ужин.
— Много чем. Сейчас работаю в автомастерской у дяди.
Бля, как же херово это звучит. Она — успешная женщина, а я здоровый лоб, который до сих пор в поиске своего призвания. Наверное, в ее глазах именно так и выгляжу: пацан, без перспектив и планов на будущее.
— Мой отец любил сам ремонтировать машину, — улыбаясь своим воспоминаниям, говорит Даниэла. — У нас была старенькая «волга». Огромная, неповоротливая и очень шумная.
— Любил? — переспрашиваю я, задерживая у рта вилку с куском стейка.
— Мои родители умерли. Сначала мама, потом папа. Уже давно, так что не извиняйся.
Может быть и давно, но ей до сих пор больно: уголки губ опадают, хоть Принцесса старается поддержать улыбку. Не хочет обременять меня неловкостью.
— Мои тоже, — говорю, кажется, совсем невпопад. — Разбились на машине.
Я нарочно умалчиваю о том, что тогда мне было четырнадцать, я сидел на заднем сиденье и только чудом остался жив. И несколько часов, которые спасатели разрезали сплющенную почти в блин машину, был внутри вместе с трупами своих родителей. С которыми так жестко поругался, что до сих пор иногда вижу во сне намертво застывшие с укором глаза матери.
Мы говорим о всякой ерунде, хотя «мы» здесь очень с натяжкой, потому что я скорее благодарный слушатель. Даниэла рассказывает о путешествиях, о странах, в которых побывала, об их обычаях и традициях. У нее неиссякаемый поток забавных историй, которые, похоже, с ней приключаются на каждом шагу. Я вижу, что ей до чертиков неловко, и болтовня — единственный способ как-то разбавить напряжение. Но она действительно жутко забавная, особенно ее мимика: яркая, настоящая, обжигающая, как солнечный зайчик. Что-то в ней совершенно не поддается логике, идет вразрез со всем, что я знаю о женщинах. По всей логике должна вести себя, как сучка, корчить из себя хозяйку мира и Богиню, а вместо этого рассказывает, как однажды проспала и выскочила из отеля в тапочках, и как потом купила грошовые босоножки в первом же обувном магазине, и до сих пор бережет их в коробке из-под туфель от Джимми Чу.
Она не из тех женщин,
[1]Тут играет мелодия James Newton Howard — Rue's Farewell (можно послушать у меня на странице в ВК, в записи от 29.06.2018
Глава двенадцатая: Кай
А потом ее взгляд случайно падает на часы — и моя Золушка вспоминает, что в полночь карета станет тыквой. И хоть полночь давно прошла, а она все та же роскошная женщина, от которой я дурею, как кошак, Даниэла все равно торопливо встает из-за стола.
— Спасибо, что пригласил.
Мы обмениваемся взглядами, прекрасно зная, что ничего более нелепого сказать было просто невозможно.
— Останься до утра, — говорю, совершенно не подумав. Но даже если бы подумал — все равно бы сказал что-то в таком духе.
— Мне давно пора домой, Кай. — И взглядом добавляет: «К мужу».
«Конечно, придурок, она поедет к мужу, — говорю сам себе, пока мы в гробовой тишине собираем и относим на кухню посуду. — Вероятно, она сразу прыгнет к нему в постель, чтобы «извиниться» за то, что так поздно вернулась домой. И, возможно, будет думать о тебе, когда он будет пыхтеть сверху, пытаясь продержаться подольше».
Эти мысли убивают во мне все живое. Выкашивают тепло, которое я украл из ее улыбки. Пытаюсь, так отчаянно сильно пытаюсь найти повод задержать ее еще хотя бы на пять минут, но ничего не получается. Я не умею умолять.
— Не нужно, с этим я точно справлюсь. — Отвожу ее руку, когда она пытается спрятать посуду в посудомоечную машинку.
Даниэла рассеянно кивает и убегает в прихожую, пока я, вцепившись в столешницу, пытаюсь взять себя в руки. У меня есть большая проблема — отсутствие внятной системы самоконтроля. Взрываюсь, если припекает, горю, если есть искра. Но сейчас, ради нее, пробую хоть как-то справиться с раздражением. Нахожу логические зацепки, которые должны бы успокоить мою беспричинную ревность. Она замужем, у нее есть муж, супружеский долг и прочая хуета, и будет странно, если она откажется от всего этого из-за одного ужина с «мальчиком». Господи, когда-нибудь я вытрахаю из нее это слово.
Я выхожу в коридор и застаю ее уже обутую. Она пытается заправить блузку в джинсы, но останавливается, заметив меня. Ее взгляд почему-то такой испуганный, как будто не она пять минут назад беззаботно смеялась в моей гостиной. Понятия не имею, что за Армагеддон случился в ее голове, но в моей точно происходит ядерный взрыв.
Сегодня, хотя бы сегодня, в эту ночь, старый хер ее точно не получит. Не получит ее мокрую от мыслей обо мне.
— Кай, — выдыхает Принцесса, когда я толкаю ее к двери. — Кай, отпусти…
Это не попытка убежать и не кокетство сучки, которая корчит из себя невинность, думая, что так не будет казаться сучкой. Это паника женщины, которая стоит на краю обрыва и вдруг понимает, что крылья у нее за спиной стремительно сгорают и, если она хочет перебраться на другую сторону, нужно лететь не мешкая, прямо сейчас.
— Назови мое имя еще раз, — требую я, медленно опускаясь на колени, задирая ее блузку до самой груди. — Давай, Принцесса, имя.
— Кай… — шепчет она, пока я прикасаюсь губами к ее животу. — Кай, боже…