Бархатная Принцесса
Шрифт:
— Я сожру все, — смеется Кай. — Правило четвертое: готовить я не умею и учить меня бесполезно, но зато я всегда готов что-нибудь резать. Или молоть.
Я подхватываю с горки овощей сочную луковицу, бросаю ему — и Кай ловит ее одной рукой.
— Тогда начни с лука.
Как объяснить то, что между нами сейчас происходит? Кай становится рядом, и пока я разбираюсь с мясом, нарезает овощи. Мы не разговариваем ни о чем, просто обмениваемся необходимым набором слов, чтобы понимать, что нам нужно друг от друга. Как мячиком от пинг-понга перебрасываемся короткими фразами «морковку «соломкой» или «как это — «соломкой?» Так
— Черт! — Я смотрю на выступившую на большом пальце дорожку крови и машинально, как научила еще бабушка, сую палец в рот.
Кай откладывает все дела, толкает мня к кухонному диванчику, а сам уходит, чтобы через минуту вернуться с аптечкой.
— Это ерунда, — пытаюсь отмахнуться я, хоть порез дергает и горит, а рот уже весь соленый от крови.
— Сиди молча, хорошо?
И я послушно умолкаю. Это невозможно, чтобы я, старше его, чувствовал себя рядом несмышленой девчонкой, которую все время наставляет умудренный жизнью мужчина. Это невозможно, но именно это и происходит с тех пор, как я переступила порог его квартиры.
Глава одиннадцатая: Кай
«Прекрати сосать свой чертов палец, Принцесса!»
Мне кажется, поток моих мыслей даже очевиднее заметной выпуклости на шортах. Хорошо, что я догадался надеть под них трусы, а то бы лопнули на хрен. Моя Принцесса так энергично сосет большой палец, так туго обхватывает его губами, что мое самообладание вот-вот с треском рванет. И самое мерзкое то, что мне не хватает силы воли не смотреть. А пока смотрю — все время представляя на месте пальца свой член. Какой у нее рот? Теплый, тугой, жадный? Будет ли она против, если я зайду до самой задней стенки горла? А может, ее тошнит от минета?
Чтобы не жгло, смачиваю ватный диск хлоргексидином, промокаю порез несколько раз, а потом перематываю пластырем.
— Откуда это? — Дани прихватывает цепочку с двумя жетонами, которые болтаются у меня на шее.
— Мои, — пожимаю плечами.
— Ты служил? Разве в нашей армии…
— Наемник, — говорю коротко. — Три года. Частная охранная фирма, а по факту — головорезы.
— Расскажешь?
— Поверь, тебе не понравится.
О чем ей рассказать? О том, что война по телеку и война в реальности — это две разных войны?
— Ох, лук!
Даниэла срывается с места и несется к плите. А я так и остаюсь сидеть на полу, любуясь ее ножками. Они такие гладкие, тонкие. Аристократически-бледные. И у нее просто восхитительная задница. Хочется подойти сзади, сжать ее за бедренные косточки и притянуть к себе, потереться хотя бы через одежду.
— Обещал помогать, а сам бездельничаешь, — без укора говорит она, изящным взмахом отводя за ухо волосы.
— У меня здесь охуенный вид, Принцесса.
— Прекрати материться.
— Неа. Кстати, почему «Даниэла»?
Она отрезает маленький кусочек от стейка, поворачивается и,
— Потому что, — Даниэла наклоняется и дает мне мясо на пробу, — потомственная литовская княжна.
Породистая, как я и думал.
— Родилась с серебряной ложкой во рту? — зачем-то спрашиваю я, хоть мне глубоко плевать на ее благосостояние и откуда оно взялось.
Ее «порода» была бы видна, даже если бы Принцесса ходила в рваных джинсах и растянутом свитере из сэконд-хэнда. Есть два типа женщины: одни даже в дорогих шмотках остаются хабалками, а другие и в застиранных шмотках — королевы. Даниэла — такая.
— Имеешь что-то против серебряных ложек? — интересуется она, отворачиваясь. Жаль, что не могу видеть ее лицо, не могу прочитать, задел ли ее мой вопрос.
— Просто так спросил. — Пожимаю плечами и морщусь от боли, которая простреливает через все ребра.
И в памяти невольно всплывает ее вчерашний вопрос в лоб. Даниэла знает, что тех долбоебов подослал ее муж. Может быть, поэтому и приехала? Типа, сгладить острые углы или как там называется это вечное женское: «Все имеют право на ошибку!» Я был уверен, что она не придет. Но все равно забил холодильник продуктами, с которыми, если бы Принцесса не появилась, просто не знал бы, что делать. Но она приехала. Переступила порог моей квартиры с видом немного смущенной, но все же королевы, и теперь так забавно вертит передо мной задницей, что впору послать все на хуй, посадить ее на стол и отодрать так, как, я уверен, у нее никогда не было с этим стариком.
С любой другой девочкой я бы так и поступил. Нет, я уже так поступал, миллион раз. А с ней не могу. Хочу так, что сперма в уши стучит, но просто не могу с ней так, как с другими. И это что-то на уровне подсознания, потому что после того, как она вошла, я уже мысленно трахнул ее в каждом углу своей квартиры. И дело совсем не в том, что Принцесса — чужая жена. Когда меня это останавливало? И меня точно не ебет собственный немощный брак. Просто мазохизм какой-то: смотреть на то, как она готовит для меня поздний ужин на моей кухне— и добровольно держать себя в руках.
— Кстати, вкусно, — поздно вспоминаю о мясе, которое получил на пробу. Хотя, конечно, из ее рук я бы сожрал и дохлятину.
— Ну раз вкусно — накрывай на стол, — она улыбается одними уголками губ, но глаза все такие же серьезные.
Выбешивает, что даже здесь, со мной, за закрытой от всего мира дверью, в своей хорошенькой головке Даниэла наверняка перебирает сотни вариантов вразумительной лжи для мужа о том, где была так долго и почему не брала трубку. А может, у них свободные отношения? Ну, типа, взаимовыгодный брак: она нужна ему для статуса, он ей… Как ни пытаюсь, так и не могу придумать, зачем тридцатилетней красотке почти пятидесятилетний сморчок. Еще и редкостный пидор, как выяснилось. И если я не уйду прямо сейчас, то обязательно спрошу. И не исключено, что услышу в ответ хренотень о Большой и Светлой любви. Женщины загадочные существа, и то, что Даниэла пришла ко мне, ровным счетом ничего не значит. Возможно, просто хочет потрахаться с молодым кобелем. И впервые за двадцать четыре года моей долбаной жизни я не хочу быть парнем для секса, от которого свалят к мужу, чтобы и дальше корчить добропорядочную жену.