Бархатная Принцесса
Шрифт:
Я нервно сглатываю, когда он гладит меня двумя пальцами, а потом, глядя мне в глаза, засовывает себе в рот и слизывает, становясь все жестче и все нетерпеливее. У меня никогда не было вот так — пошло, откровенно, невообразимо, словно мы снимаем какой-то совершенно оторванный порно фильм. Потому что мне никогда не было это нужно, потому что я не знала, что может быть вот так, на кончике чувств, танец над пропастью.
— Трахнуть тебя языком, Принцесса? — дразнит он, снова запуская в меня пальцы.
Я только мычу и мотаю головой, не уверенная, что это — знак согласия, потому что мышцы перестают слушаться. Поэтому на всякий случай цепляюсь
Тусклая реальность трескается, и я вместе с ней.
Глава тридцать четвертая: Кай
Даниэла кончает так громко, что вряд ли соображает, с какой силой сжимает мою голову ногами. Я практически глохну, но все равно слышу каждый ее звук, каждый стон и каждую грубость, которую моя Принцесса неожиданно выкрикивает в приступах сладких судорог.
Я не люблю лизать женщин между ног и делал это всего пару раз за всю жизнь, потому что эта ласка — она очень особенная, что-то слишком интимное для меня, чтобы размениваться ей на случайных девок. Но Даниэлу я хотел попробовать с первого дня, как увидел. Там, в кафе, когда она сидела мокрая и взъерошенная, явно не в своей тарелке, я ощутил эту тягу так сильно, что, когда она ушла, не смогли заглушить ни бухлом, ни кофе. И потом, позже, когда Принцесса снилась мне, я просыпался посреди ночи с болезненным стояком и вкусом на языке, которого просто не могло быть, но который я отчаянно пытался удержать.
И сейчас я готов вытрахивать ее языком, словно какое-то животное, потому что дурею от ее сладости во рту, и от того, какой развратной она становится, когда получает эту ласку от меня.
Но у нас для этого целая неделя впереди, а пока…
Я толкаюсь в нее мокрую двумя пальцами, и Даниэла стонет, инстинктивно задирая задницу прямо в такт моим движениям. Свободной рукой расстегиваю джинсы, стаскиваю их и думаю о том, что рука на собственном члене — это гребаная плохая идея, потому что я реально, на хер, прямо сейчас кончу просто потому, что вижу, как она жадно насаживается на мои пальцы.
Поэтому, когда я подтягиваю ее на край дивана и толкаюсь прямо в эту сладкую влагу, это получается чертовски грубо. С громким ударом, словно столкнулись два локомотива, и я вгрызаюсь в губу, чтобы сдержать несвойственный мне то ли стон, то ли рык. И Даниэла откликается громким всхлипыванием, запрокидывает голову, выгибаясь тугим мостиком. И ахает снова, когда выхожу почти до конца и опять не могу сдержаться, поэтому тараню ее так, будто от этого зависит мое настоящее и будущее.
Я бьюсь в нее, словно умалишенный, без тормозов, грубо и жестко, натягивая на себя маленькое худое тело, жадное и горячее. Принцесса хнычет, стонет, брыкается, но только потому что жадно хочет получить меня всего. И с каким-то адским блеском в глазах сжимает меня внутренними мышцами — так, что я окончательно охуеваю от происходящего. Звезды в глазах просто как блядский фейерверк, и еще какие-то долбаные колокольчики, которые смешиваются вместе с нашими с Принцессой стонами в унисон.
Я,
И будь я проклят, если она не кончает так же сильно, как и я, вгрызаясь в мою шею, как ненормальная.
Я полностью опустошен в ней. Весь, мать его, выжат ею.
И чувствую себя просто охуеть, как хорошо.
Мы дышим тяжело, как после забега, и какое-то время просто не двигаемся, полностью лишенные контроля над своими телами. Ее кожа блестит от пота, волосы прилипли ко лбу и соски, когда пробегаю по ним ладонями, почти болезненно покалывают кожу.
— Все хорошо? — спрашиваю, когда ко мне возвращается способность говорить.
Даниэла улыбается в темноте комнаты и поднимает руки, чтобы погладить крылья у меня на груди. И внутри все сжимается, и кажется, что я родился на свет, чтобы меня трогали именно эти руки, и чтобы дышать разделенным именно с этой женщиной одним воздухом. Какая-то долбанутая на всю голову романтика, от которой я бы сам плевался, но ведь это — Даниэла, и в ней прекрасно абсолютно все. Даже чужой ребенок, о котором я стараюсь не думать.
Я беру ее на руки и отношу в постель, укрываю — и Даниэла зевает, даже не трудясь прикрыт рот ладонью. Акт полного доверия, признания меня «своим», как будто мы давно женаты и нам незачем кисейничать друг перед другом.
— Я был поздним ребенком, — зачем-то говорю ей, когда Даниэла прижимается к моему боку. — Мама тоже долго не могла… ну, как ты.
Чувствую ее кивок. И продолжаю рассказывать, как мои родители ездили сначала по врачам, потом, когда надежды не осталось, мама ушла в народ — к бабкам, которые ее и выкатывали, и отмаливали, и что только с ней не делали. Ничего не помогало. Поэтому о том, что есть я, они узнали только на втором месяце, спустя пару лет после того, как сдались. Мать любила рассказывать мне эту чудесную историю моего появления, но я всегда фыркал и пытался убежать, когда она заводила очередное «тебя бог послал». Потому что в бога я не верил, только в себя самого.
А потом, когда родителей не стало, история как-то потерялась на задворках памяти. И вот теперь я лежу в постели с моей Бархатной Принцессой, глажу ее по голове и удивляюсь, что пересказываю почти в точности материными словами. Которые, как оказалось, врезались в самое сердце.
— Они дали тебе красивое имя, — говорит Даниэла, перекатываясь на меня сверху. Волосы падают вдоль ее головы и водопадом закрывают наши лица от внешнего мира. — Если будет мальчик…
И спотыкается, вдруг осознавая, что перешла на территорию, куда мы оба пока не осмеливаемся шагнуть.
Очевидно, что нас тянет друг к другу. Я не хочу думать о любви и прочей херне, потому что «любовь» — это просто красивое слово, и некоторые разбрасываются им, будто Оскаром. Мы с Даниэлой не в той ситуации, когда для нас что-то решают слова. Мы оба прекрасно осознаем, что с Никольским легко не будет, и она наверняка боится, что этот уебок может пойти дальше, чем просто наслать на меня своих шавок. Меня это не пугает, потому что теперь я все время настороже, все время готов поймать удар или нож, и меня это не пугает. Единственное, что заставляет кривиться — сожаление. Сожаление, что я не чертов везунчик и помереть, не попробовав с Даниэлой так много классный вещей, будет просто пиздец, как обидно. Но, конечно же, это не та тема, которую мы будем обсуждать после секса.