Барин-Шабарин 4
Шрифт:
Нацепив щегольскую улыбку, одевшись ярко и вызывающе, Артамон шёл в ресторан «Морица», чтобы окончательно завершить атаку на честь и достоинство жены врага его новой-старой возлюбленной. Да, Артамон убеждал себя в том, что каждая его пассия — это именно любимая женщина. Ловелас полагал, что если он сам не будет верить в свою любовь, то не сможет убедить и женщину, что она любима им.
Артамон шёл в ресторан, чтобы во всеуслышание сказать, как он невероятно счастлив был провести жаркие ночи со столь красивой и пылкой особой,
Артамон и сам бы не смог понять до конца, почему насторожился, но он часто доверялся чуйке. И сейчас это чутьё подсказывало, что нужно бежать от ресторана, да и вообще сворачивать темные делишки, а ехать в Петербург прямо сейчас. Пусть Кулагину Артамон и опасался, знал её силу и решительность, но боялся не настолько, чтобы не попробовать её ограбить и бросить.
И вот Артамон, уже подойдя к двери, резко развернулся и быстро зашагал в сторону. Услышав цокающие по мостовой каблуки, авантюрист-любовник ускорился. Ускорились и шаги сзади.
— Да куда же ты, родимый? — прозвучало за спиной Артамона, и он получил сильный удар в голову.
За углом авантюриста уже ждал один из людей Святополка Аполлинарьевича Мирского. Два бандитского вида мужика подхватили под руки ловеласа, будто бы он пьяный, и не спеша, с песнями, поволокли к открытой коляске, при этом сами тоже пошатываясь, будто под хмельком. Обмякшее тело Артамона погрузили в бричку и неспешно, со смешками и частушками покатили в сторону городских окраин.
Малопримечательный, а между тем добротный деревянный дом встретил уже пришедшего в себя Артамона неприветливо. Здесь только у входа находились трое человек, и их вид не внушал никакого оптимизма.
— Оставьте меня, я лишь художник! — чуть ли не плача, говорил Артамон. — Я уеду и больше никогда здесь не появлюсь. Я дам денег. Вам нужны деньги? Давайте я дам, у меня есть!
— Давай, барин, заходи, погутарить с тобой хотят! — сказал один из мужиков, среди всех самый старший на вид. — А что до денег, так отдашь, куды ж ты нынче денешься.
Артамону не оставили выбора. Его грубейшим образом подтолкнули к дверям, и полностью растерявшийся ловелас рухнул на карачки. Так что художник, от слова «худо», в дом теперь вползал.
— А вот и вы, пожиратель сердец женщин престарелого возраста, — спокойным тоном констатировал прибытие Артамона статский советник Мирский.
Артамон поднял глаза, но сразу же с ужасом зажмурился. Да и как в это можно поверить? В центре комнаты сидела Елизавета Кулагина. И не просто сидела — из уголка её губ стекала на подбородок кровь, глаза женщины казались безжизненными. Артамон не был глупцом
— Вот, госпожа Кулагина, прибыл ваш любовник, — нарочито задорно сказал Мирский.
Кулагина бросила взгляд на Артамона, и Святополку Аполлинаревичу стало понятно, что не того человека они пытают.
— Если вы не подпишете бумаги и не передадите всё своё имущество в Фонд Благочиния, он умрёт в страшных муках, — сказал Мирский.
— Где же ваша честь? Вы же офицер! — еле шевеля разбитыми губами, проговорила Кулагина.
— Оставьте, мадам, вы повторяетесь уже в который раз. Чистыми руками не построить достойное будущее, — сказал, будто отмахнулся, доверенное лицо светлейшего князя Михаила Семёновича Воронцова. — Приступайте! Сделайте ему так больно, чтобы молил о смерти!
Елизавета Леонтьевна Кулагина посмотрела на своего возлюбленного, будто прислушалась к собственным чувствам и эмоциям. Достаточно ли она любит этого проходимца, чтобы отдавать всё, что имеет? Женщина пришла к выводу, что да, — любит.
— Я подпишу всё, что вы мне дадите подписать! — выдохнула Кулагина.
— И приложите к документам свою печать. Напишите письма в свои поместья, словом, сделайте покорнейше все то, что я с вас потребую, — говорил Святополк Аполлинарьевич Мирский под энергичное кивание вдовы.
Мирский был доволен собой. Он первым понял, откуда дует ветер и кто хочет сыграть против Шабарина, и вышел на Кулагину. По сути, это ведь не только удар по достоинству жены помощника губернатора Екатеринославской губернии, это ещё и удар по деловой репутации Алексея Петровича Шабарина. На честь Елизаветы Дмитриевны Мирскому было, в принципе, наплевать, он и сам бы… А вот деловая репутация Шабарина удивительным образом стала играть важную роль в Екатеринославской губернии. И тут вопрос о деньгах — очень больших деньгах и многих производствах.
— Почему вы помогаете Шабарину? — спросила Елизавета Леонтьевна, когда подписала все документы и написала все письма.
— А я разве ему помогаю? Впрочем, если вы это видите, то, значит, и другие должны заблуждаться. Шабарин сделал то, чего мы не могли сделать уже более семи лет. Он с удивительной легкостью уничтожил вашего мужа, который душил уже едва ли не всю губернию. Он на коне, на котором едут и другие люди, пусть даже конь и не понимает подобного, — сказал Мирский и улыбнулся. — Когда придет время, можно коня менять.
Вдова Кулагина истерично рассмеялась. Только сейчас она поняла, что, взяв в руки перо, практически рассталась с жизнью. С Шабариным теперь играют, как кошка с мышью. Выталкивают и подставляют вперёд молодого и деятельного дворянина, а за его спиной уже пристроились вороны, готовые в любой момент заклевать этого молодца.
— Вы подлец! — сказала Елизавета Леонтьевна, с любовью и нежностью наблюдая за своим Артамоном, прощаясь с ним и пытаясь перед смертью наглядеться.
Артамон плакал, он ни на кого не смотрел, никого, кроме себя не любил, и прощаться не хотел.