Барин-Шабарин 5
Шрифт:
Мирон был ранен и всё ещё не оправился, но доктор обещал, что его жизни уже ничего не угрожает, если только не начнётся Антонов огонь. Так что оставлять своего спасителя в Севастополе я не стал. Да и сам казак слёзно просился ехать вместе со мной. И уже через четыре часа, когда солнце уступило место на небосклоне свои права луне, мы прибыли на место.
Можно сколько угодно ругать французский язык, но он очень удобен для общения. На английском я бы со шпионом поговорить не мог.
— Кто вы? — задал я первый вопрос, как только увидел лежащего перебинтованным англичанина.
— Верноподданный его величества короля
— Почему враг нашего отечества до сих пор не готов отвечать на мои вопросы? — бросил я за спину, где стоял Тарас.
— Вы что, собираетесь меня пытать? Это же дикость! — подняв брови и, кажется, ещё немного побледнев, сказал англичанин.
Впрочем, бледность у него от раны, и тут не разберёшь.
— Виноват, исправлюсь, — не обращая внимание на возмущение шпиона, сказал Тарас.
— А вы, как я посмотрю, очень неплохо знаете русский язык. Что же, мне проще спрашивать своего врага на родном языке, чем использовать вражеский. Ведь не только Англия хочет повоевать с Россией, но и Франция, — отреагировал я на выпад шпиона. — Что же до дикости, то я считаю именно англичан варварами и дикарями, но прежде всего — лжецами. Это вы собираетесь обмануть моего государя и моё Отечество и начать войну против нас.
— Вы сошли с ума! Вы будете пытать? Нет, это невозможно! — усмехнулся англичанин.
Ох уж эта вера в то, что русский будет до конца беречь свою честь и никаким образом не замарает себя кровью или пытками. При этом якобы цивилизованные англичане, не преминут апеллировать к русскому достоинству. Вот только я несколько из иного теста слеплен.
Отойдя в сторонку, достав из сумки душистые пирожки, я устроился поудобнее и принялся за еду. Управляющая севастопольским домом моего тестя чудо как хорошо умела готовить пирожки.
Я не обращал внимания на крики — сперва это были возмущения, после истинной боли. Для меня война уже началась. И проявлять жалость к своим врагам — это не воевать, это лишь играть в войну. Не допущу того унижения Российской империи, которое она испытала в ходе Крымской войны, а после и от её последствий.
Да, нет худа без добра. Крымская война послужила катализатором мощнейших реформ в Российской империи. Вот только я почти уверен, что если бы Николай Павлович не потерял своё здоровье во время этой войны, то он бы, пусть на склоне лет, обязательно отменил бы крепостное право. Ведь во многом те реформы, которые проводились Николаем Первым, можно считать предтечей к отмене крепостного права в России. Отменим. Победим и отменим.
А что до остальных реформ, так я против резкой демократизации судебных процессов, земства, опять же… Они необязательны. Вот военную реформу проводить нужно, а остальное — постепенно и крайне умеренно.
— Так что же? Вы готовы отвечать на мои вопросы? — спросил я англичанина.
— Вы зверь! — разбитыми в кровь губами сказал шпион.
— Продолжайте, враг нашего Отечества, ещё не готов говорить, — бросил я за спину, но англичанин поспешил заверить нервным ломким голосом, что к разговору готов.
Ничего совершенно нового я не узнал. Слова шпиона могли бы показаться полным откровением для тех, кто не знает, что грядёт большая война, где Россия в одиночку будет воевать с половиной Европы, а ещё и с Османской империей. Но важно было то, что теперь слова англичанина протоколировали
Ведь пора бы ей и случиться. Я уже начинаю удивляться, почему меня всё ещё не заметили на самом верху. За четыре года Екатеринославская губерния сделала такой мощный рывок в своём экономическом и промышленном развитии, что, как минимум, губернатора Андрей Яковлевича Фабра должны были уже обласкать в Петербурге. Там же должно было и прозвучать моё имя. Но ни меня, ни губернатора за последние четыре года ни разу не вызывали в Петербург. Даже обидно…
— Контроль — и тело с камнем в воду! — сказал я, когда понял, что больше от английского шпиона узнать ничего не смогу.
— С остальными пленными поступить так же? — спросил Тарас.
— Да! — решительно ответил я.
Оставлять кого-то в живых и после предъявлять их русскому командованию я не собирался. Во-первых, чтобы не нарушать имеющихся на данный момент договорённостей с Англией, шпионов просто и незатейливо отпустят, да ещё извинятся. Во-вторых, именно меня тогда выставят виновным, а могут и «скормить» английским «друзьям». Даже если этого не произойдёт, то оставаться в умах русского общества тем самым дикарём, которых тут поминал этот джентльменчик, мне не хотелось. Может, история ещё и всплывет, но не сразу, а начнется война — и она многое спишет, а я, скорее, стану провидцем и первым воином той войны.
Но тут и другое. Никто не может безнаказанно покушаться на меня или моих родных.
— Собираемся, идём до Феодосии, после поворачиваем к Симферополю и направляемся в Черкасск, — сообщил я своим командирам общие планы.
Я намеревался посетить донских казаков. Чего именно я от них хочу, я знал, и это вряд ли получится, хотя попытаться должен. Мне хотелось взять хотя бы на несколько месяцев на обучение пластунов. Уверен, что кое-что я им мог бы подсказать в преддверии большой войны. Отношение к пластунам в российской армии было всё ещё весьма скептическим. Русские офицеры просто не верили в то, что подлыми методами можно добиться намного лучшего результата в войне, чем без них. В то же время, из того, что я читал о Крымской войне, пластунов стали выискивать среди всех казаков, не только донцов. Именно они немало попортили нервов французам и англичанам, порой заставляя их крайне осмотрительно вести себя на территории Российской империи.
Мой полк, в основном, заточен именно под такую работу: диверсии, засады, отстрел высокопоставленных офицеров вражеской армии. Так что я хотел казачкам немного показать, чему научились мои бойцы. А также был готов подарить им некоторое количество новейшего вооружения, включая револьверы и штуцеры.
Переходы, как до Феодосии, так и до Севастополя, оказались крайне сложными. Обидно это признавать, но мы даже санитарными потерями лишились четырёх бойцов. В целом, для армии, когда в полку есть единичные потери, это даже успех. Но не для меня. Терять воинов на переходах из-за болезней я не хотел. А ведь всевозможные сегодня правила и законы санитарии и гигиены соблюдались в моём полку. Значит, даже этого было недостаточно, чтобы никого не терять.