Барин-Шабарин
Шрифт:
— Неча зыркать! Ещё посмотрим чья возьмёт, — сказал я.
Глава 14
Мы заселялись на новое место жительства. Доходный дом Эльзы Шварцберг был построен почти в центре, если только считать центром локацию с административными зданиями и сооружениями. Весьма удобно. При этом, если оплачивать сразу на две недели, то выходило дешевле, чем в любой респектабельной гостинице, которые в городе имелись.
Нет, я мог поселиться в шикарном номере, наверняка такие здесь есть. Мало того, по слухам, в гостинице «Франция» есть ватерклозет на каждом этаже. Это, чтобы было понимание — повод
Тут же получалось снять квартиру в три комнаты на полмесяца всего за десять рублей. Как удалось договориться Емельяну? Даже думать не хочу, а то ведь могу и позавидовать. Вдовушка оказалась весьма привлекательной особой. И я, вроде бы как, приглянулся ей. Но держусь. Любовная связь — это не только удовольствие, это еще уязвимость. Без обязательств? Почему бы и да. С претензиями на нечто? Никак нет.
— Хотелось на коня, оказался под конем, — пробормотал я. — Если б я имел коня, это был бы номер, если б конь… М-да.
— Что, барин, сказали что-то? Про коня? — спрашивал меня Емельян. — Вы про коней своих? Да, жалко. Но триста пятьдесят три рублика — это, я вам скажу, неплохо. Жаль только, что поместье…
— А ну, прекратить думать о дурном! Через час всех собирай, совещаться будем, — сказал я.
— Коли барин с крестьянами совет держит, то все еще хуже самого худого, — пробормотал управляющий.
Я не стал одергивать Емельяна. Он, как увидел моего соседа Жебокрицкого у земского суда, вовсе осунулся, считая, что все проиграно. Безусловно, стало ясно, что он играет против меня, этот господин Жаба… крицкий. Категорически не хочу называть его фамилию через букву «е». Он не «Жеба-», а самая что ни на есть жаба. Да и чёрт с ним. Понятно же было сразу, что кто-то замешан в деле отъема у меня поместья.
На «совет в Филях» были, как и сетовал Емельян, приглашены все. У каждого своя задача, и мне приходилось доверяться этим людям. Одному не сдюжить.
— Ну, а теперь давайте подумаем, что ещё можно сделать — или что мы не учли, — сказал я после почти часового совещания, точнее, раздачи заданий. — И только не нужно больше сомнений — ой, да выйдет ли, то, сё. Есть предложения, как лучше сделать? Говорите! Нет? Исполняйте!
Было бы с кем совещаться! Однако нужно играть теми картами, которые выпали на стол, если в рукаве не затесался козырный туз. Вот и я играл с далеко не лучшей раздачей. Между тем, кое-что вырисовывалось. Контуры, так сказать, неплохой или даже дерзкой интриги.
— А я должна, барин, ублажить этого, — замялась, в коем веке смущаясь, Параска. — Газетчика? Я же… не за деньги, то мне не нужно, барин.
На моём нынешнем веке смущение у этой девушки я видел впервые.
— Да, и не ублажить, а обольстить да опоить его надо всего-то. А утром расплакаться, грозясь жаловаться. Помни, чему учил и кого тебе изображать. Ты знаешь, что я пообещал. Исполнишь, все будет. Про твои действия мы еще поговорим позже, — сказал я ей.
И после обратился к Емельяну:
— Про пирожные для чиновника выяснил?
— Как есть выяснил, — с неудовлетворением в голосе отвечал тот. — В сахарных лавках господина Бергмана Молчанов с завидным постоянством покупает, через своих слуг, многие сахарные пирожные.
— Саломея? Аптека как? Ты купила для своего батюшки микстуру? — спросил я.
— Завтрева обещались приготовить, — отчиталась девочка.
Нехорошо использовать детский труд и вовлекать заведомо несовершеннолетних в дурнопахнущие, причем в данном случаене только иносказательно, дела. Однако Саломея лучше остальных сыграть сумеет, да на нее никто и не подумает, что такая ясноокая девочка может покупать некое средство для чего-то, кроме лечения родных. Тут так не принято.
На сбор информации о всех интересующих меня личностях, так или иначе замешанных в деле предстоящего суда, ушло два дня, а также немалая сумма денег — тридцать шесть рублей. Большая часть суммы пошла на уплату услуг того самого Тараса, который знал многое о делах в городе, и если не о всех личностях, то почти о всех. Конечно, он сообщал мне только те сведения, которые напрямую его не касаются, а также не должны причинить какого-либо видного ущерба его покровителям. Хотя, положа руку на сердце, я как фигура в их глазах ещё слишком слаб, чтобы даже думать о том, чтобы потягаться и помериться харизмами с самим вице-губернатором Кулагиным. Потому нужно становиться сильнее. Только так.
Моя цель — превратить суд, и без того абсурдный, в полный фарс. Добиться правовыми мерами хоть сколь-нибудь справедливого разбирательства дела о моих землях не представлялось никакой возможности. Это было видно из поведения и судьи Молчанова, и уже потому, что чёртов Жопокрицкий два дня развлекал председателя Земского суда, оплачивая походы по Екатеринославским ресторациям, а также вылазку в баню с двумя дамами, как сказали бы в будущем, низкой социальной ответственности.
Информацию такую мне добыли… Пацаны. Обыкновенные беспризорники, которые у той самой бани частенько ожидали подаяний от особо захмелевшего клиента. А еще они веники продавали. Спрашивал у этих информаторов, понятное дело, не я, а люди Тараса. Тем не менее, и такая информация есть. И мало того, она будет использована, добавляя фарса и абсурда на судилище.
Жена Молчанова была дочкой одного далеко не бедного помещика, чьи владения расположены на южной окраине Киевской губернии. Мария Аркадьевна, в девичестве Горецкая, была под стать своему мужу. И не только в телосложении и любви к обильной и вкусной еде. Она, после Кулагиной, как бы не второй по влиянию женщиной в городе являлась. Все знали, что между супругами есть некоторые противоречия, но разойтись они и не думали. Уж больно всем родственникам такой союз полезен. Вот мы и посмотрим, как Мария Аркадьевна отреагирует на записку от некоей дамы, которая приведёт, так сказать, некоторые данные?
Так что к спектаклю я готовился со всем тщанием. Единственное, о чём размышлял, так это — приплетать ли к делу губернатора. Пока пришёл к мнению, что этого делать не стоит.
— Что ж, — подводил я итоги совещания. — Я сегодня ужинаю в ресторации с молодым дарованием, надеждой русской журналистики, Прасковья со мной. Емельян, на тебе те, кхм, дамы, что были в бане с Жебокрицким и Молчановым. Саломея — аптека. И средства, что купишь, проверь на хозяйке доходного дома. Достала вдова меня, сил больше нет! Тьфу, да шучу я.