Барин-Шабарин

Гуров Валерий Александрович

— Первый абцуг, господа, — торжественно произнес Константин Иванович.

Ожидаемо, показанные банкометом две карты не совпали по достоинству с теми, что были на столе. Впрочем и второй, и третий, и даже пятый абцуги не приносили никому победы. А ставки на столе росли. Вот уже по тридцать рублей. На моей карте, пиковой даме, также красовались монеты достоинством более шестидесяти рублей ассигнациями. Так в этом времени было, что серебряный рубль ценился более чем в три раза дороже бумажного.

Логично было бы меня раздевать

тогда, как я был на банке. Банкомет же может проиграть за одну партию всем сразу — и должен выплатить ставки соперникам. А в таком случае, если я понтер, и остальные играют свои карты, то проиграю лишь те самые тридцать рублей серебром. Это много, но точно не достаточно, чтобы шулера подняли куш.

— Шестой абцуг, господа, — сказал банкомет Константин Иванович, показал нам две карты и…

«Ух ты жулик!» — мысленно сказал я.

Банкомет быстро, ловко потер карту о скатерть, постеленную на столе, и продемонстрировал… тройку. Выиграл Вениамин, после выиграл банкомет. Это так, чтобы складывалось впечатление, что игра честная, и лишь дружки не выигрывают. А потом…

— Отпускаю даму, господа! — торжественно произнес Константин Иванович, когда выпала дама «в лоб», то есть выигрывал именно банкомет.

Все, можно брать тепленькими, карта была подменена, иные карты, номиналом без «картинок», замазаны раствором и подрисованы. Поэтому и тер карту Константин Иванович, или как его там. Так изменяется номинал, а иногда и масть. Если взять колоды шулеров да потереть тройки, восьмерки и, вероятно, девятки, то они превратятся в нечто иное. Не в тузы с дамами и с королями, но из восьмерки шестерка или девятка получаются легко.

— Я поздравляю вас! — сказал я, передавая бумажки, что деньгами зовутся, Константину Ивановичу.

— Продолжим? — спросил банкомет, явно не удовлетворившись тем, что обул меня только лишь на тридцать рублей.

У меня на языке вертелись заготовленные слова: шельмовство и обман! Я уже почти видел, как Саломея, должная стоять за дверью, сразу пойдет в соседний номер, где в нетерпении пребывали Вакула и Петро. Вот они врываются в комнату и…

Дверь резко распахнулась, ударяясь о стену, и в комнату вихрем влетели три мужика. Первый, без слов и сомнений, кистенем бьет Константина Ивановича, второй подсекает табурет под Вениамином Яновичем, и тот заваливается на пол.

Я, конечно, ожидал чего-то похожего, да вот только это были не мои люди.

— Какого хрена? — только и произнёс я.

Глава 13

— Барчук, не дергайся! — прорычал мужик.

Я пока и не дергался. Глупо. Мои партнеры по игре уже лежали на полу. Двое были без сознания, а Константин Иванович только поднял голову, вытирая кровь, обильно вытекающую из носа. И рассчитывать на то, что я смогу в одиночку одолеть ворвавшихся мужиков, не приходилось.

— Бера, смотри за дверью! — приказал

Тарас, и один из его бойцов пошел к выходу.

Да, это был он, тот мужик, на которого в трактире указал купец Тяпкин. Память на лица у меня хорошая, а такую морду увидишь — так и не забудешь больше. Мало того, если человек со слабой психикой, так к нему этот монстр еще и во сне будет приходить.

— Мойша, тута девка, — сказал тот, кого Тарас назвал Берой.

А Тараса называют Мойшей. Чудаки на букву «м». Как будто я не узнаю их имен, шифруются под евреев. Да я уже кое-что знаю о том, кто такой Тарас. Он тут фигура вполне известная. При этом не совсем понятная. То ли бандит, то ли… борец с бандитизмом. Сложновато все, но, думаю, что в будущем стоит разобраться в городских раскладах.

— Саломея, анафемой тебя по горбу! — голосом, полным сожаления, сказал я. — Я же сказал, чтобы ты шла… Отсюда.

Тот, которого назвали Берой, вел, почти что нес, как шкодливого котенка за холку, Саломею. Да и перепугана она была — как раз как тот котёнок. И вот это начало более остального бесить. Шутливость и юмор возможны там, где бьют шулеров, или даже разносят в щепки место обиталища клопов, вроде моей кровати. Но точно не тогда, как обижают людей, по отношению к которым я чувствую ответственность.

— Слышь, Бера, или как тебя! Отпусти девочку! — потребовал я.

— А то что, барчук? Мы прознали про тебя, — ухмылялся обидчик Саломеи. — Ты же тот, что денег должен Ивану, а еще…

— Бера, рот свой прикрой! — потребовал Тарас.

— Я тебе, Бера, руку сломаю, которой ты сейчас её держишь, если не отпустишь, — с предельной серьезностью в голосе сказал я.

— Слышь, Мойша, этот мне угрожает! — рассмеялся Бера.

— А что? Тарас тебе за мамку? Жалуешься, что обижают взрослые парни? — сказал я, готовясь действовать.

— Почем меня знаешь? — спросил Тарас, но я уже не собирался его слушать.

Резко встав с табурета, я подхватил этот немудреный предмет мебели за ножку и решительно сделал два шага в сторону Беры.

— Бум, — прилетело в голову грубияну и обидчику Саломеи.

А не надо с девушками так грубо себя вести!

А звук-то какой глухой был, словно я ударил по пустой кастрюле. Может, под черепом этого мужика — действительно вакуум?

— Ах ты ж! — развернулся Бера и прочертил воздух своей лапищей.

Как будто не ему только что по тыкве прилетело. Как так-то? Я же добротно лупанул его табуретом, прямо в щепки тот разлетелся. Иного и повалило бы.

— Не пришиби там барчука, к нему вопросы есть, — с ленцой, будто собираясь зевать, сказал Тарас.

— Ух, — новый взмах руки, как оглобли.

Я просто отступаю, так как попасть под удар этого Беры, пусть и на блок принимать — это как поезду подножку поставить. Оно-то можно попробовать, но результат и тут, и там так себе получится.