Барин-Шабарин
Шрифт:
Я пришел на квартиру, именно так, с предлогом «на», тут говорят. Поздно вечером. Отчего-то сперва не мог найти извозчика, они все будто под землю разом провалились, после решил проехаться по городу. Даже почудилось, что за мной кто-то следит. Но нет, слежки не было. А вот усталость присутствовала. Ну да еще никто не придумал ни в будущем, ни в настоящем более действенного способа, чем сон.
Раздевшись до исподнего, я стал отжиматься и решил еще немного отработать удары ногами,
Стук в дверь. Удивившись, я инстинктивно подтянул к глазам левую руку, но часов, что закономерно, там не было. Между тем не нужно и смотреть на время, чтобы понять, сколь оно позднее для визитов.
— Кто? — спросил я.
— Пасхальный заяц! — прошептали за дверью.
— Кто? — переспросил я, уже открывая дверь, так как голос я узнал.
В квартиру прошмыгнула Эльза.
— А ты, Алеша, кого-то иного ждал? Если свою… Прасковью, так она не вернулась с тобой, мне доложили. Так что… Только я, — сказала хозяйка доходного дома.
Несмотря на то, что она храбрилась, даже шутила, вон как про зайца задвинула с иронией, Эльзу заметно потряхивало. Нет, не обычное для нее это дело — проситься к мужчине ночью. Что же сегодня подтолкнуло её? Или это я так на нее действую?
— Ты считаешь меня ветреной, легкомысленной? — спросила женщина.
Так и подмывало ответить, как в фильме «Ирония судьбы, или с легким паром». Легкомысленная? Время покажет! Нет, время ничего не покажет, потому как я не вижу своего будущего рядом с Эльзой. Между тем разве в такие моменты хочется думать о будущем?
Женщина встала, закрыла глаза, словно от страха, и резким, но всё равно удивительно плавным и манким движением скинула шёлковый халат. Под ним ничего не было. Я, начиная тяжело дышать, обошел ее по кругу, рассматривая молодое тело. Не пышное, стройное и без каких-либо признаков старения. Она молода, она не рожала, Бог не дал, и она красива.
— Ты смущаешь меня! — чуть ли не выкрикнула Эльза, прикрыв руками некоторые особо интересные места.
— Должен же я отплатить тебе за те смущения, что ты мне чинила в последние дни, — сказал я, взял руку женщины и притянул к себе.
Горячее, нетерпеливое дыхание обжигало мое ухо, когда я стал ее целовать.
— Кровати-то тут крепкие, хозяюшка? — спросил я.
— Не знаю, — с придыханием отвечала Эльза.
— Вот сейчас и проверим, — сказал я, заваливая женщину на кровать.
Вот это тренировка! Отличное кардио, нужно сказать. И очень приятное.
Мы лежали, полностью обнаженные и обессиленные, просто выбрали каждый себе точку на полотке и в свете всего-то двух свечей смотрели куда-то. Молчали.
— Умирает! Умирает! — закричали в коридоре. — Емельян Данилович умирает!
— Да что же это такое? — выкрикнул я в сердцах.
Я бросил беглый взгляд на так и не шелохнувшуюся, лежащую с глупой
— Кто ещё умирает? — спросил я, едва выскочив из спальни.
— Емельян Данилович, — плача, сказала Саломея.
Глава 16
Услышав такое, я вернулся в квартиру, спешно накинул рубаху и ринулся в комнату к Емельяну.
— Что случилось? — спросила Эльза.
— Я разберусь! — сказал я и вышел.
Наверняка, вдовая красотка ждала каких-то других слов. Не верю, что есть столь эмансипированные женщины, которым не нужно сказать нечто обнадеживающее, правильное после того, как она и душой телом отдалась. Но… Емельян же умирает. Во что, кстати, верилось с трудом — я уже догадывался, что именно с ним случилось.
Я вошел, изо всех сил стараясь не смеяться вслух — впрочем, ухмылку согнать с лица не удавалось, тем более, что я в пару мгновений понял, что был прав. Голос Емельки, огражденного ширмой, звучал приглушенно, хотя причитал он довольно громко.
— Умираю! Как же такое? Не было никогда же! Лекаря кликните кто! — охал управляющий, перемежая всё это со стонами.
Понятное дело, что за ширмой сидел он без порток и занимался крайне важным и, что главное, очень срочным делом.
— А нечего было есть пирожные! — пряча смех, сказал я.
— Самолея, курва малая, я же выпорю тебя! — уже стонал Емельян.
— Никого ты не выпорешь. Что ты делал в комнате Саломеи и Прасковьи? Параску искал? Скучно тебе, охальнику, было? Так то Бог тебя за греховные мысли и наказал, — отчитывал я управляющего.
Ничего страшного, на самом деле, не произошло. Пирожные, которые были куплены на послезавтра, уже спрыснули из того флакончика, который вечером принесла, как я и планировал, Саломея из аптеки. Предполагалось, конечно, дать кому-то на пробу такое, чтобы понять эффект действия, хоть и жалко мне было людей. Думал я даже умерить вопли совести и скормить одно пирожное Вакуле или Петро, а тут вот как вышло.
Получается, и я греха не совершил, и тать наказан.
— Сколько ж пирожных съел? — спрашивал я уже подчеркнуто деловым тоном, будто доктор.
— Пять, — простонал Емельян.
— Это плохо, — сказал я, не став уточнять, чем именно это плохо.
Всего исправник Молчанов заказывал дюжину пирожных за раз. Все или почти все он съедал. Если такой эффект от пяти, то от двенадцати пирожных можно и… Убить-то вряд ли, но сильно, хоть и временно, подкосить здоровье Молчанова. А это не на пользу. Мне нужен такой эффект, чтобы его пучило, мешало, чтобы нельзя было определить добавленное вещество, а подумать лишь о несвежем.
— Бумаги ты подготовил? — спросил я, отвернувшись от ширмы, за которой скрючился Емельян.