Барочные жемчужины Новороссии

Greko

— Мало, — согласился Ваня. Начал тыкать. — Это дом станового пристава. Это гостиница, Воронцов построил. Там две таверны. Но я бы тебе не советовал в них ходить.

— Плохо кормят?

— Плохо. Да и зачем тратить деньги?

— Согласен. А церковь эта? — я указал на церковь, которой, как я был убежден, уже не будет в мое время.

— Иоанна Златоуста. В следующем году обещают освятить. Около нее — дом батюшки.

— Церковь — это хорошо!

— Конечно, хорошо!

— Просто мне надо племянника окрестить.

Ваня посмотрел

на меня с уважением.

— Да! Это самое наипервейшее, что надо сделать. Но мы не будем крестить его здесь! — неожиданно твердо заявил отставной воин.

— Почему?! — удивился я больше непререкаемому тону Ивана.

— Мы покрестим его в Балаклаве, в нашей церкви, в греческой!

— Тут споров быть не может. Конечно, только в нашей церкви! — мой уверенный ответ не мог не порадовать Ваню. — Кстати, о спорах. А суд, судьи…?

— Откуда? Мы же не город. Не полагается. За этим всем нужно ехать в Симферополь! — Ваня махнул рукой в нужную сторону.

«И, как я думаю, — улыбнулся про себя, — ехать приходится не на троллейбусе!»

— Я, честно, одного не пойму?

— Ты о чем, Коста?

— Вот ты — офицер?

— Капитан в отставке, — кивнул Ваня.

— Почему тобой Эльбида командует?

— Ты ещё женку мою не видел, Варвару! Сестры они. Спелись так, что старому служаке и не дыхнуть. Гречанок что ли не знаешь?

Я лишь вздохнул в ответ. Подумаешь, деверь… Вот младшего брата сестры-гречанки судьбы никому не пожелаю. Знаем — плавали.

…Как раз в этот момент подошли к набережной. К будущему пляжу, который через два века будет заполнен тысячами отдыхающих людей. А сейчас вместо людей все пространство было забито рыбацкими лодками, развешанными сетями. Ну и еще парой десятков татар.

— Татары,– подтвердил мне Ваня, скривившись. — Вся рыба у них.

Ваня шел уверенно мимо рыбаков. Те даже не пытались его остановить, предлагая свой товар. Кто-то в спину буркнул: «арнаут!».

«Арнауты — это же албанцы. Причем тут Ваня? Может, это его кличка? Наверняка, все его знают. И, наверняка, знают, что Ваня сейчас идет к своему продавцу».

Так и есть. Вон, один из рыбаков, завидев Ваню, тут же вскочил и уже улыбался.

«Интересно, и как они будут общаться?»– не успел я и подумать, как получил ответ в виде причудливой смеси на ломаном русском, с большим вкраплением турецких слов.

Ваня сразу предупредил Джемаля, что у него дорогие гости и что ему сегодня, как никогда, нужен лучший товар. Джемаль не преминул указать на то, что товар у него всегда — лучший. Потом занялись делом. Я с интересом наблюдал.

Начали с барабули. Так называли барабульку. Я порадовался за себя: обожаю барабульку!

— Чулар? — спросил Джемаль.

— Якши! — ответил Ваня.

Я недоумевал.

— Чулар? — переспросил тихо Ваню.

— Мы так называем мелкую кефаль, — Ваня улыбнулся.

— Аааа! — тут и я улыбнулся.

И причиной моей улыбки было вовсе не то, что рыба была мне знакома.

Так уж получилось, что я всегда поневоле улыбаюсь при упоминании кефали. Дело в том, что в детстве, слушая знаменитую «И Константин берет гитару» в исполнении Марка Бернеса, я наивно полагал, что в первой строчке песни «Шаланды, полные кефали» «кефали» — это глагол. Думал, что это — такой морской термин. Типа «лавировали». То, что в таком случае нет никакого соответствия и грамотной связи со второй строчкой — «В Одессу Костя привозил» — меня вовсе не смущало и не заставляло задуматься. Долго, кстати, я жил с этим заблуждением.

Вынырнул из воспоминаний в тот момент, когда Ваня решал, какую из предложенных рыб предпочесть: флейту или луваря?

— Как думаешь? — спросил меня.

Я напрягся, глядя на рыбу. Рыба, названная флейтой, вполне соответствовала своему названию: длинная, вытянутая, наподобие угря.

«Луварь, луварь… А! — догадался я, и не потребовалось переспрашивать, еще раз демонстрируя свое невежество. — Это же — вкуснейший люфер! Никос подавал мне его в первый день моего „прибытия“!»

И так как я с детства не любил и боялся всего змееподобного, указал на луваря. Ваня одобрил. Судя по его облегченному вздоху, он и сам змей опасался.

— Но это не тамам! — торжественно начал Джемаль. — Раз говоришь, что дорогие гости…

Тут он приподнял кусок рогожи, под которой лежало пять рыбин.

— Паф, паф, паф! — зацокал от восхищения Ваня, потом посмотрел на меня. — Что скажешь?

— Да! — тут я не лукавил, потому что узнал керченскую селедку. А я знал, что это, наверное, или даже, наверняка, лучшая селедка на свете, если правильно посолить.

Ваня начал расплачиваться. Я даже не стал предлагать поучаствовать в этом. Не положено. Но по переданным Джамилю монетам с радостью для себя отметил, что рыба стоит тут буквально копейки.

— Погодите! — Джемаль остановил нас, уже собравшихся уходить. После чего зачерпнул, не считая и не жалея, несколько пригоршней мидий и насыпал их в корзину. — От меня бакшиш твоим гостям!

Мы поблагодарили Джемаля. Пошли обратно.

— Хороший мужик! — я оценил рыбака-татарина.

— Да! — согласился Ваня. — Конечно, цену чуть набивает, но зато никогда не подсунет плохую рыбу.

— И стоит, как я посмотрел, копейки.

— Да. А как тут может быть по-другому?! — Ваня указал на огромное пространство воды.

— Зачем столько рыбы набрали? На шкару вся пойдет?

Отставной офицер посмотрел на меня, как на рекрута-несмышленыша.

— На шкару — барабулю, остальное — на какавью. На Архипелаге — наипервейшее блюдо.

Вот этим меня не подловишь! Чтоб грек из Салоник не знал, что такое какавья?

— Ушицу я уважаю! Особенно под водочку! А мясо?

— Мясо! — мечтательно произнес Ваня, что не оставляло сомнений, что для ялтинцев это роскошь и дорого. — Мясо тоже у татар. Баранина. У них аул тут рядом. Пешком можно дойти.