Барон Дубов 8
Шрифт:
О западных границах Александр Восьмой даже думать не хотел. Но всё равно думал. Три города, что пали под неожиданным ударом, удалось отбить. Пока что. У них всё ещё не было способа обнаружить тоннели Саранчи. Слишком глубоко они рыли. Лучшие умы Империи работали над решением этой проблемы.
Но сейчас государь позволил себе перестать думать обо всём этом. Всего на пару минут. Он замер перед дверью белого цвета. Эмаль поблёскивала в тусклом свете газовых рожков в коридоре больницы. Ему доложили, что его сын, Павел, пришёл в себя. Царь занёс руку, чтобы
Забавно. Александр любил всех своих сыновей. Наверное, Павла даже больше остальных, потому что он был похож на его мать. И подсознательно он хотел отгородить его от тягот государевых. От его собственного дара, который может убить неподготовленного человека. Получилось. Только вместе с этим царь и себя отгородил от сына. О чём теперь бесконечно жалел.
Барон Дубов смог убедить его, что Павел намного способнее, чем казалось раньше. А ещё, что характером он пошёл в отца.
Император постучал в дверь и вошёл. Его сын не спал. Болезненно-бледный в свете ночника и в белоснежной больничной пижаме он сидел в кресле-каталке у распахнутого настежь окна. Госпиталь находился за городом, поэтому ночь здесь была черна, а в воздухе стоял запах зимнего леса.
Государь снял с плеч отороченный мехом плащ и укрыл им Павла.
— Замёрзнешь, — сказал он. — Как ты себя чувствуешь?
Павел несколько недель уже находился здесь: поправлялся после сражения в Кракове, где отдал все силы для победы.
— Кто-нибудь выжил? — вместо ответа спросил Павел, всё так же безучастно глядя в окно.
— Благодаря тебе и солдатам, многим удалось спастись. Хоть, конечно, не всем.
Государь пододвинул себе стул, одёрнул мундир и сел. Что-то ему подсказало, что сын спросил не об этом.
— Я отправил на смерть остатки артиллерийского полка, отец. Я спрашиваю о них.
В груди Императора появилось тянущее чувство, будто на сердце положили мешок с мукой. Именно от этого он хотел оградить своего сына. Но теперь…
— Нет, — качнул он головой. — Из них никто не выжил.
— Я не хотел, чтобы они… У меня не было выбора… — Павел впервые посмотрел на отца, и в его глазах царь увидел глухую, стонущую боль.
— Такова доля правителя, сын.
— Часто такое бывает?
Император глубоко вдохнул холодный воздух и устало провёл рукой по лицу.
— Да.
— Хорошо, что я всего лишь четвёртый в очереди на твоё место, — хмыкнул Павел. Отец положил руку ему на плечо. — Ума не приложу, кто в здравом уме захочет постоянно испытывать такое. Ну, кроме Алексея. Он к этому готовится всю жизнь.
Император ничего не ответил на это. Об амбициях старшего сына ему было известно пожалуй даже больше, чем самому цесаревичу. Но, глядя на всё с высоты престола, многое видишь в ином свете. Например, что у каждого своя роль в истории.
Александр, видя, в каком упадке духа находится четвёртый сын, решил его подбодрить.
— У тебя теперь есть своя гвардия.
— Что? — вскинул соломенные брови Павел.
— Те, кто выжил во время обороны Кракова и его возвращения,
Император мягко улыбнулся и сжал плечо сына.
— Спасибо. Наверное… — едва смог подобрать слова царевич. — Но я… не могу командовать. Не умею.
— Умеешь. Ты встанешь во главе полка. Скоро, — кивнул царь и сел обратно на стул, достав из внутреннего кармана мундира тонкую фляжку, отделанную золотом. Он протянул её Павлу. — Херес, чтобы поправить здоровье.
Павел отхлебнул и слегка поморщился, затем и Император сделал глоток. Вот так хорошо. Будто пропасть между ними немного уменьшилась.
— Барон Маститов — твой заместитель. Пока что он занимается делами полка, поэтому можешь не спешить. Поправляйся, сын.
Император встал и одёрнул мундир. Фляжку он оставил на подоконнике, плащ — на плечах царевича. Государь снова положил руку сыну на плечо и сжал его, сказав:
— Нам ещё многое предстоит.
После этого Александр Восьмой покинул палату. Отведённое для своих мыслей время вышло. Пора снова думать о делах государевых.
Только выходя из госпиталя и садясь в императорский лимузин, царь при взгляде на светящееся окно на третьем этаже позволил своим мыслям вернуться в прежнее русло. Всего на миг.
Хотел бы он, чтобы Павел и дальше оставался книжным червём и юным неудачником, чтобы уберечь его от всего этого. Но теперь… после Кракова… У царевича Павла появилась своя роль.
Глава 20
Османский склад оружия номер 27
Пару часов спустя
Возле небольшой будки у деревянного шлагбаума стояли двое янычар. На плечах висели винтовки страндартного образца с примкнутыми штыками. Обычное дело, когда объявлена общая тревога. Первого османа, невысокого и худощавого, с бледным лицом, звали Тезер, второго, повыше и более поджарого, смуглого, с чёрными курчавыми волосами под красной янычарской тюбетейкой, родители нарекли Яманом.
Тезер подкуривал от спичек Ямана уже третью сигарету подряд.
(осм.) — Я слышал там, — он указал рукой на северо-восток, — полный кошмар. Какой-то маленький отряд элитных воинов атаковал восточный лагерь и разнёс его в пух и прах.
Яман флегматично пожал плечами.
(осм.) — Да бред это всё. Маленький отряд разнёс лагерь десятитысячного войска? Ты сам-то в это веришь, Тезер? Там должна быть целая армия, но ей неоткуда взяться. Да ещё и так незаметно.
Тезер зябко поёжился и потёр руками плечи. Ночь выдалась зябкой, а форма у них была не слишком тёплая для этих мест. Янычар судорожно затянулся и закашлялся.