Барон Семитьер: Мясорубка
Шрифт:
– Я рекомендую вам, милочка, дышать как можно глубже. Тогда вы крепко уснете и ничто не потревожит ваш путь в Эмпиреи.
Внезапно его голос стал очень теплым и, можно сказать, ласковым:
– - И помните, это высшая честь. Сегодня вы перестанете быть обычным, бессмысленным человеком. Вы превратитесь в ангела.
Силы уходили. Вместе с ними – надежда. Укол обжег руку, в вену по трубкам потекла красная жидкость. Кровь. Сладкий, липкий запах заполнил легкие. Последнее, что она услышала, – дыхание монстра. Ровное. Невозмутимое.
Мир вокруг померк и разрушился, погребая под своими осколками где-то далеко позади все страхи, желания и устремления. Остались только мертвящая тишина равномерное
Человека, вооруженного остро отточенным хирургическим ножом.
Глава 1. Роман с мясом
Глава 1. Роман с мясом
"In the heart of justice, hatred with no mercy...
They kill the innocent, the verdict all a lie."
Helloween, "Eagle Fly Free"
Понедельник, 6 марта, раннее утро.
Весеннее утро для Розы Фалюш началось в тот день довольно странно. Вместо привычного пинка от поддатого отца ее разбудил шум за окном. Настенные часы показывали половину шестого, а в это время в районе Ла Шапель, где ее семейство ютилось уже более тридцати лет, люди еще спят.
Выглянув из окна второго этажа, девушка увидела, что пустая обычно улочка рю Белло просто кишит местными жителями. Некоторые из них были вооружены палками. Они выкрикивали какие-то непонятные для заспанной девушки оскорбления.
Мысли путались, как нити в руках пьяного ткача. Крики за окном не умолкали. Как и проклятия в адрес Романа Фалюша, повторяемые с нескрываемой ненавистью и яростью. Хуже того, тихие обычно соседи, иногда даже сочувствующие девушке, что была вынуждена уже более трех лет терпеть пьянство отца и его же побои, теперь откровенно называли ее никем иным, как пособницей людоеда. А самого Романа - безжалостным убийцей. В толпе она заметила знакомое лицо пожилой мадам Гош. Еще только позавчера милая старушка просто так принесла Розе мешочек с мукой. Теперь же она сжимала в руках суковатую палку, а лицо ее было искажено гримасой ненависти.
Роза вернулась на кровать, зябко укуталась в старенькое одеяло. Звон битого стекла оглушил. Вместе с осколками в комнату влетел камень. За ним последовал еще один.
– Роман, покажись, старый трус!
– Вытащите его сюда и дело с концом!
И очень страшное:
– Повесить людоеда!
Юная мадемуазель Фалюш спрятала голову под подушку и попыталась закрыть глаза. К сожалению, это не помогло. Крики не становились тише, а лишь нарастали, будто штормовая волна, готовая обрушиться на берег. Последний раз такое было чуть больше года назад, когда добрые жители района Ла Шапель поймали компрапекеньо– похитителя детей. Тогда как, впрочем, и сейчас, они требовали для преступника самого справедливого в мире суда месье Линча. И если с тем ромалом было все предельно понятно, то чем им не угодил безобидный пьяница, а по совместительству - отец девушки, оставалось загадкой.
По двери застучали кулаки. Старое дерево трещало и уже начало поддаваться ударам. Скоро дверь распахнется и пустит внутрь разъяренных обитателей дна. Тех, что еще вчера мило улыбались и здоровались с Розой, как и положено добропорядочным галлийцам. В ожидании неизбежного кошмара девушка вжалась в стену…
Внезапно крики во дворе стали тише, а через
На трухлявой лестнице раздались шаги, после чего в дверь снова постучали. На этот раз - не так громко, но настойчиво. Роза запахнула халат и зачем-то поправила растрепанные со сна густые, цвета воронова крыла, волосы. Щелкнул замок и, отодвинув хозяйку дома плечом, в комнату вошли двое жандармов в темно-серых шерстяных сюртуках военного кроя. Позади них шествовал грузный, хмурый монах с окладистой седой бородой, в длинной, до пят, светлой сутане под черным плащом-капушем. Судя по белому шерстяному поясу - провинциал, глава одного из многочисленных поместных орденов.
Один из служителей закона, вооруженный револьвером, поочередно заглянул в уборную и на кухню. Убедился, что там никто не прячется. Священнослужитель же, поставив на косолапый стол склянку с каким-то мерзко выглядящим содержимым, тяжело опустился на единственный стул. Повинуясь его жесту, Роза аккуратно присела на краешек не застеленной кровати.
– Это, — служитель Бога взглядом указал на сосуд, — волчья желчь. Не позволяет лгать. Ты ответишь на мои вопросы. Как тебя зовут?
Голос монаха казался спокойным, сухим и безэмоциональным. Несмотря на относительную молодость - выглядел он лет на сорок пять, хотя его лицо и было густо изрезано морщинами - в нем чувствовался напор старого человека. Будучи не в силах понять, что происходит, Роза буквально потеряла дар речи и лишь раскрывала, подобно рыбе, выброшенной на отмель Сены, рот. Внезапно выйдя из себя, священник с силой ударил ладонью по столу и девушке стало еще страшнее. На указательном пальце его правой руки сверкнул перстень с изображением золотого креста, искусно вставленного в оникс. Символ нищих духом и телом братьев Доминика. Ордена святейшей Инквизиции.
– Я Роза. Урожденная Фалюш.
Удовлетворившись произведенным эффектом, монах искривил губы в некоем подобии улыбки.
– Роман Фалюш твой отец? Где он скрывается?
“И снова папа. Да что он мог такого натворить, отчего его ищет даже инквизитор???”, - девушку охватил панический страх.
– Я…не знаю. Я его не видела уже больше суток…
– Врешь!
Он наклонился к девушке и, обдавая ее вонью гниющих зубов, прошипел:
– Ты думаешь, что сможешь спрятать от нас этого выродка? Решила, что ему удастся уйти от кары?
– Клянусь престолом Ватикона, это правда, святой отец!
Доминиканец недовольно покачал головой, после чего резко, почти без замаха, ударил девушку по лицу тяжелыми четками и, брызгая слюной, заорал:
– Не смей упоминать своим грязным языком святой трон, шлюха!
Из глаз бедняжки ливнем хлынули горькие слезы. На щеке вспыхнул багровым след от удара. От входной двери раздался резкий и злой выкрик:
– Прекратить!
Роза даже не заметила, когда в ее жилище проник еще один человек. На нем был щегольской темно-синий китель с высоким воротом, украшенным перекрещенными дубовыми листьями. Судя по крупным шестеренкам, красовавшимся на погонах у пришельца, он был не последним чином в жандармерии. Его голубые глаза сверкали неподдельной злостью. От инквизитора его выгодно отличала внушительная фигура и суровые черты лица, выдающие опытного в своем деле человека. В его взгляде читались проницательность и ум. Увидев прибывшего, священник нахмурился и презрительно сплюнул на пол: