Бару Корморан, предательница
Шрифт:
Но язык ей не подчинялся. Свою искренность она уже сожгла дотла, переплавила на металл, превращая себя в машину.
Голос ее прозвучал хрипло, придушенно:
— Я не заслужила этого. Ничем не заслужила.
— Чего? Почтения? Пиетета? Нашей армии и тех, кто следует за ней? Наших храбрых воинов, разбивших лагерь внизу? — Единым мощным движением Тайн Ху поднялась и встала рядом с Бару. Кольчуга на широких плечах сияла, окутав ее мантией из звездного света. Но взгляд ее был беспокоен. — Как к тебе обращаться? Подруга? Сестра?
— Мне нужно тебе кое–что сказать, — выдавила Бару. Голос ее дребезжал и шипел, совсем по–другому обстояло дело, когда она лгала. Ложь, вскормленная ее плотью и смазанная ее кровью, слетала с языка гладко, спокойно, уверенно. Откровенность — причиняла боль. — Я…
Еще совсем немного и… Как близко, но как далеко! Точно в парадоксе человека, прошедшего половину Арвибонской дороги, затем — половину оставшейся половины, половину оставшейся четверти… И как бы он ни приблизился к цели, до нее неизменно оставалась многоступенчатая бесконечность.
Но Тайн Ху взяла ее за подбородок. Ладонь в перчатке мягко подперла челюсть Бару, затянутые в кожу пальцы легли поперек губ и коснулись ноздрей. Тайн Ху смерила ее взглядом — так же, как и сама Бару смотрела на княгиню на приеме у Каттлсона.
Она изучала разрез ее глаз, выпуклость скул, нос, подбородок — приметы наследственности, признаки крови — и наконец закрыла ей рот, не позволяя вымолвить ни слова — ни лжи, ни правды.
И это вызывало реакцию такой силы, что Бару зажмурилась.
— Скажешь завтра, — прошептала Тайн Ху. — После битвы. Не раньше.
На рассвете застучали барабаны.
«Армия волка» двинулась на запад через тучные земли Зироха, и марш ее не поднял в воздух ни пылинки. К концу дня они достигли поля боя.
Место решающей битвы выглядело так.
На юге — непроходимые болота. На севере, за холмом Хенджа, на вершине которого расположился штаб Бару, до самых земель Пиньягаты зеленели весенней порослью равнины — царство кавалерии. Фалангам предстояло сражаться между болотом и холмом, а конникам — сместиться на север, на ковер из цветущих трав.
А впереди лежала неглубокая низинка — будто блюдце, разделенное пополам Зирохской дорогой. Настоящая арена. За низинкой стеной стоял лес — густой, древний, от роду не знавший топора дровосека.
Географические познания Бару были ужасны. Но учиться никогда не поздно.
На опушке — там, где из леса выходила дорога, — мелькали, образуя правильный строй, вражеские знамена. На флангах — олень князя Хейнгиля, в центре — маска в окружении сомкнутых рук.
Каттлсои. Вот и встретились.
Бару наблюдала за опушкой с вершины холма, стоя рядом с Зате Олаке. Подаренная им подзорная труба была совсем обшарпана, но лучшей оптики Бару не доводилось держать в руках со времен
— Стахечийская работа, — объяснил Зате Олаке. — Даже в Фалькресте только подражают им.
Армия Каттлсопа строилась к бою.
— Они спешат, и это хорошо, — сказала Бару, опуская трубу. Всю дорогу она лихорадочно листала наставления по военному делу. — Я боялась, что они просто отступят.
Зате Олаке взмахнул рукой, поймав зудевшую над головой муху.
— Они будут драться. Отступать им резону нет.
— Отчего ты столь уверен?
— Каттлсон — человечишко мелкий и мерзкий, но не дурак. Им известно, что мы даже не пришли в себя после марш-броска. Они в курсе, что половина наших воинов умирает от голода. Вдобавок они боятся, что, если начнут отступать, мы подожжем лес вокруг них.
Кольчуга с чужого плеча сидела на князе Лахтинском, как мешок. Вооружен он был лишь арбалетом и коротким ножом — чтобы, как он сказал, отрезать бороду, если ему будет грозить плен.
— Разумно, — согласилась Бару. — «Шакалов» хлебом не корми, только дай устроить пожар.
Взгляд ее привлекло яркое пятно. Она вновь приникла к подзорной трубе и различила огромный штандарт, растянутый меж двух древков: белая маска в окружении разноцветных рук, а сверху — оленьи рога. Под штандартом скакали курцгалопом всадники в шлемах и масках. Бока, шеи и головы коней защищали пластинчатые брони.
— Вот и Каттлсон легок на помине, — произнесла Бару, усмехнувшись. — Наверняка половину казны извел на новый штандарт.
— Болван тщеславный. Ты его видишь?
— Нет. Но могу наблюдать за его личной гвардией.
Внизу, по левую руку от Бару, между холмом и болотом, строились к бою волчьи фаланги первого удара. За ними в шахматном порядке встали лучники и фаланги резерва, и среди них — ягата Дома Хуззахт, готовая к яростной драке. Отборные резервы, пущенные в дело в нужный момент, могут уберечь от поражения, а то и принести победу.
А справа, на цветущем лугу, мельтешили, паслись кони кавалерии. Тайн Ху вымотала животных до предела. Теперь ее сигнальщики скомандовали отдых. Но для некоторых было уже поздно: в подзорную трубу были видны околевшие лошади. Их хозяева брели к общему строго, но кое–кто оплакивал павших скакунов или медлил, не решаясь положить конец предсмертным мукам верных боевых товарищей.
Но и у кавалерии имелись резервы. Их вела княгиня Игуаке, до сих нор кипевшая от негодования. Она неустанно жаловалась, что Тайн Ху забирает себе силы, которые ей пи к чему, и отдает бессмысленные приказы. Однако Бару не хотела пестовать уязвленную княжескую гордость. Игуаке с кавалерийскими резервами подходила с востока.
Кавалерии предстояло биться на северном, правом фланге. В центре должны были встретиться фаланги, а левого фланга не было вовсе: болото годилось исключительно для журавлей и жаб.