Бару Корморан, предательница
Шрифт:
Бару развернула карту Ордвинна, приготовила острое перо счетовода и несколько чернильниц.
Дополнение к налоговой форме предлагало плательщику разделить десять фиатных билетов между ней самой, местным князем, губернатором Каттлсоном и правоблюстителем Зате. Сейчас, взяв эти данные из отчетов Мер Ло, Бару, весьма довольная изобретенным инструментом, наносила на карту цвета лояльности.
Алый цвет парусов имперского флота — для городов и княжеств, склонявшихся на сторону губернатора (в основном это оказалось княжество Хейнгиль).
Зеленый — цвет леса, цвет Ордвинна —
И, наконец, синий — огромные пятна небесной, морской синевы, какой бы из ее восхитительно изменчивых оттенков ни попадался под руку — для областей, где любили ее, Бару.
Зате Яву, конечно, не жаловал никто. Впрочем, ее власть и не требовала популярности.
А Бару получила то, чего хотела, — карту лояльности Ордвинна, исследованного сквозь линзы одной из разновидностей власти — той самой, с которой она управлялась наилучшим образом. Теперь надо проверить все эмпирически и понять, вправду ли ей удастся превратить голубые пятна на карте в ревущие толпы народа на улицах.
«Бита Профет» прибыл к устью Инирейна, могучего Тока Света, несшего свои воды на юг с Зимних Гребней и отмечавшего восточные границы Ордвинна.
Бару с князем Унузекоме сошли на берег и отправились прогуляться по площадям и улочкам его столицы, Уэльтони. На карте она была раскрашена синим и зеленым.
Весть понеслась по городу, опережая Бару и князя. Сперва люди восхищенно шептались им вслед, а потом — негромко окликали и даже улыбались. Наконец Бару заметила всадников, поскакавших к усадьбе князя. Бару не расставалась с символическим кошелем на поясе — а уэльтонцы, не питавшие дружеских чувств ни к Каттлсону, ни к Маскараду, бросали работу и кричали — кто на афалоне, кто по–иолински:
— Честная рука! Честная рука!
Довольный Унузекоме шел рядом — с непокрытой головой, подставив ветру гордые ту майянские скулы, свободные от маски.
— Мой корабль принес добрую весть, — пояснил он стражу у ворот усадьбы. — Она к нам не с ревизией!
— Я выросла у моря, — призналась Бару дружиннику, вспомнив о Тараноке и о собственных ту майянских корнях, — но никогда не думала, что встречусь с Женихом Моря!
Она не ошиблась, раскрашивая отдельные участки карты в синий цвет… Толпа зевак, сопровождавшая их, одобрительно взревела. Народу явно польстило то, что эта иноземка понимала смысл прозвища их князя.
— Вам удалось найти способ? — шепнул Унузекоме, увлекая ее за собой сквозь ворота, закрытые дружинниками перед носом толпы. — Галеоны вот–вот возьмут нужный курс. Как будем брать?
— Легко, — ответила Бару и по–братски хлопнула князя по плечу. — Я дам Каттлсону то, чего он хочет. Я оставлю свой пост.
К тому моменту, как «Бита Профет» покинул Уэльтони, возвращаясь на запад, в Пактимонт, Бару уже написала и скрепила печатью четыре послания — Каттлсону, Тайн Ху, Зате Яве и самому Унузекоме. Князь увез ее послание, направляясь
Стоя на носу и любуясь восходящим солнцем, Бару пыталась разглядеть округлость мира. Она старалась представить себе, как он вращается вокруг солнца, как вертятся вместе с ним гигантские письмена торговли, болезней, преемственности и власти. Письмена, выведенные в течение сотен тысяч лет, безраздельно властвовали над многими миллионами людей. Целые народы, все человечество — это чернила и грамматика самой истории. Вот он, разом и вопрос, и ответ: «Мать, почему они приплывают к нам и заключают пакты? Почему мы не приходим к ним сами? Почему они такие сильные?»
Мер Ло она не написала ни слова. Отказала ему в его просьбе. Ведь письмо наверняка вскроют и обнаружат предупреждение.
По он, конечно, сразу же догадается. Несомненно. Мер Ло вывезет семью. И спасется сам.
Все на свете имеет свою цену.
При входе в гавань Порт–Рог Бару увидела силуэты кораблей конвоя. Она смотрела на цепочку бакенов, которая протянулась между огненосцем «Эгалитария» и сожженными башнями, и размышляла.
Итак, к отплытию приготовилась дюжина громадных галеонов, глубоко осевших в воду под тяжестью золота и серебра. Их сопровождал эскорт — пять быстрых фрегатов под алыми парусами.
Разумеется, их палубы были разлинованы шеренгами морских пехотинцев на учениях.
Какая добыча!
В порту ее ждали солдаты гарнизона, чтобы взять Бару под арест.
Конечно, арестом называть это было нельзя. В письме Каттлсону она позаботилась о надлежащей формулировке: «Временно отстраняюсь от исполнения должности но собственному желанию». То есть она останется имперским счетоводом провинции Ордвинн и сохранит всю власть и ответственность такового, пока не прибудет в Фалькрест и не предстанет перед судом Парламента. Однако для Каттлсона разница была чисто формальной.
Бару будет надежно изолирована на борту одного из кораблей конвоя, подальше от служебной почты и денег. А губернатор сможет охотиться, пить, устраивать брак Хейнгиль Ри с Белом Латеманом и не ломать голову над выходками дикарки с Тараноке, которая путалась у него под ногами, устраивала экономические спады и умудрилась выиграть поединок.
Мер Ло будет распоряжаться канцелярией вместо нее, пока Парламент не вернет ее обратно с возобновленными полномочиями (ха–ха) — или не пришлет нового счетовода.
Она предложила Каттлсону выход.
Составляя письмо, Бару постоянно старалась поставить себя на его место, примеряла мании и страхи здоровяка, точно его шапку из волчьей головы, памятуя о словах Чистого Листа: «Вы не единственный игрок за доской».
Каттлсон может задаться вопросом, отчего Бару сдалась столь рано после победы в поединке. В таком случае он отправится к Зате Яве — выяснить, законно ли предложение Бару. А что тогда сделает старуха? Она намекнет ему, что Бару убедилась в своем бессилии: без поддержки губернатора у нее нет реальной власти, и для продолжения карьеры ей остается надеяться только на милосердие Парламента.