Барышня ищет разгадки
Шрифт:
— А почему они пьют кровь? — Соколовский продолжал расспросы.
— Питаются они кровью. О нет, не все. Большинство отлично ест мясо, предпочитая курятину, и любую другую человеческую пищу. Китайцы говорят, что ничтожная их часть от начала мира отмечена тьмой, вот те и охотятся на людей. Они, строго говоря, не пьют кровь, они забирают жизнь и душу. Поэтому в теле не остаётся ни крови, ни души, ни духа. И на допросы ваши некромантские они не реагируют, потому что там нечем. Вот как бы вы попытались расспрашивать… стул. Ответит ли вам стул? Много ли расскажет о том, как был деревом, и в какой мастерской его изготовили? Вот так и несчастные жертвы этих
И не просто прожил, а ещё и почему-то решил питаться людьми.
— И что же, если его не кормить… людьми, то он кончится?
— Именно. Такое существо не может не охотиться и не есть. Может растягивать периоды от жертвы до жертвы, если разумен и понимает, что люди рано или поздно ополчатся на него и убьют. Хорошо, не убьют, развоплотят его злобный дух. Если молод и неразумен — то просто охотится, и всё.
— А как же такое существо может выполнить желание человека? — осторожно спросил Авенир, младший сын Афанасия Александровича.
— Нужно очень постараться, — Бельский скупо улыбнулся. — Например, лишить его свободы, и пообещать освободить. Но может не сработать.
— Да как же так-то, оно ж живое, как свободы-то лишить, — вздохнул Авенир. — И разумное.
— Пусть питается? — хмыкнул его отец. — Сколько разумных людей то и дело убивают друг друга? Что говорить о нелюдях?
— А что известно о повреждениях от такой твари? — чем там оно могло повредить Лёле?
— Да не остаётся там повреждений, выпил — и всё, — пожал плечами Бельский.
— Мне сказали, что некромант жив, но — что-то там не то с магической силой.
— Щупальце отгрызли вашему некроманту, наверное, — Бельский не удивился. — Тот случай, когда нужно бить и хватать с осторожностью. Оно отлично ориентируется в любых потоках силы и её видах, поэтому — сила некроманта для него не является неодолимой.
— И… что будет?
— Ничего, обратно отрастёт, просто не сразу, — Бельский усмехнулся. — И будет вашему парню наука.
— Это барышня.
— Оленька, что ль? — оживился Афанасий Александрович. — Боевая девица! Вы там смотрите мне, берегите её. Она обещала приехать и защитить полный диплом, и потом я буду рад видеть её преподавателем.
— Девица? — нахмурился Бельский. — Совсем с ума посходили, девиц против демонов выпускают, — бормотал он себе под нос.
— А как же вы себе-то такое диво заполучили, признайтесь? — Яков Львович смотрел с интересом.
— Это был подарок китайского императора. Мне удалось спасти его жизнь в бытность в тех краях, он был мне должен, — пожал Бельский плечами. — Вот и сделал императорский подарок. И отправил по железной дороге. Но Цинь-Цинь и месяца в моём доме не прожил. Кормить его людьми я всё же, был не готов, а от другой пищи он отказывался. Поэтому ни желания мне не вышло, ни чего-то другого. Если желаете, юноша, могу дать вам посмотреть мои записи по этому вопросу, но — чтоб непременно вернули, ясно? — и строго посмотрел на Соколовского.
— Желаю, Фаддей Петрович. И буду весьма благодарен.
Солнце смотрело в окно, в двери
— Ну что, Мишка, получил, что хотел? — спросил Афанасий Александрович, когда все прочие двинулись в столовую.
— Получил.
— И готов бежать дальше прямо сейчас?
— Я-то готов, а вот Бельский желает обедать. Мне же хочется подержать в руках его записки.
— Понимаю. Ничего, подержишь. Что там Ольга? Справляется?
— Лучше всех, — Соколовский невольно улыбнулся. — Лучше меня, когда я только начинал.
— Вот, ты видишь. Береги её, ясно? — и взглянул так, как умеют только некроманты.
— Куда уж яснее, — вздохнул Соколовский и пошёл следом за хозяином за стол.
20. Я возвращаюсь к жизни
20. Я возвращаюсь к жизни
Я проснулась — в какой-то очередной раз.
В комнате традиционная прохлада — потому что досюда Варфоломей с командой не добрались. Говорят — пары дней им не хватило. Ничего, не сахарная, не развалилась. Пока сплю — Надя присматривает за печкой, а когда просыпаюсь — это всегда ненадолго. Они зовут Зимина, тот внимательно смотрит на меня через очки и готовит пряное травяное зелье, и после него я снова сплю.
Наша тварь, как я понимаю из обрывков разговоров, навела в округе шороху. Все соседи прилипли к заборам и следили за эпическим противостоянием. Но я не поняла, куда тварь делась потом, и вообще какова, так сказать, её судьба — убежала и спряталась, отсидится, снова вылезет? Или нет? Или мы напугали её, и всё, конец? Или пока всех нас не съест, не успокоится?
Одно точно: это вполне живое существо, а никакая не нежить. Ни разу. Просто существо с какими-то очень уж неслабыми характеристиками. Но как говорится — на каждую хитрую жопу найдётся… в общем, найдётся, так? Мне кажется, в этой реальности утверждение столь же справедливо, как и дома. И в академии все преподаватели нам то и дело твердили, что нет ничего незыблемого и раз и навсегда затверженного. Всегда есть что-то, что не учли, потому что не знали. Всегда могут быть вариации. Всегда может возникнуть что-то неучтённое.
Я попыталась встать — получилось лучше, чем во все предыдущие разы. Вообще я так до конца и не поняла, что меня свалило, но ощущала сильнейшую слабость и боль, которую никак не могла локализовать — болело всё равно что всё тело разом, и нигде конкретно. Зимин качал головой и пробовал на мне разные снадобья, и утверждал, что у меня дыра в магической ауре. То есть тварь прогрызла ту дыру. И поэтому мне не следует покидать дом, пока дыра не зарастёт. Но пока я даже и кровать-то свою почти не покидала, потому что не имела сил.
А сейчас вроде бы сил ощущалось побольше, и боль ушла. За окном было темно, часы никто не заводил и они стояли. Нужно выбраться наружу и узнать новости.
Впрочем, Надежда услышала, что я шевелюсь, прибежала, замахала руками.
— Ой, Олечка Дмитриевна, я сейчас воды принесу, тёплой, и умыться помогу, и Василь Васильича позовём!
— А который час?
— Так восьмой уже, вы с утра спали. И ещё, наверное, надо спать!
— День-то какой?
— Четверг. С чудовищем вы дрались вчерашним вечером. Мы сразу, как всё кончилось, понесли вас сюда, а потом Варфоломей Аверьяныч позвал Василь Васильича, и Матвей Мироныч открыл ему проход, и он пришёл, и смотрел, что с вами сталось, и говорил — повреждения в этой, как там, магической штуке какой-то.