Башни человеческих душ
Шрифт:
Профессор лишь покачал головой, и спокойно собрав свои вещи, вышел из вагона, вдохнув прохладный утренний воздух. Сквозь череду туч выглядывали редкие лучи солнца, и доктор с удовольствием подставлял под них свое лицо, радуясь этой перемене погоды. Пройдя в здание вокзала, где было достаточно многолюдно, он с трудом пробился к окошку кассы, выстояв почти полчаса в очереди. Профессор взял билет на ближайший поезд до Брюкеля на двенадцать часов. Делать в самом городе ему было нечего, да и к тому же он очень устал, проведя бессонную ночь со своим нервным попутчиком, а потому, устроившись на жестком сиденье в зале ожидания, клевал носом вплоть до прибытия поезда.
В Брюкеле было все как обычно, разве что царившая непогода больше отразилась на деревне, чем на городе: то здесь, то там были повалены деревья и сорваны ветки, некоторые из которых повредили
Профессор благополучно добрался до своего скромного жилища и, подходя к дому, в который раз бросил взгляд на богомерзкую скульптуру плетеного человека, которую непонятно зачем установил его слегка «необычный» сосед Краус. Как странно, что стихия пощадила это творение: казалось, даже если наброситься на него с топором, плетеный человек оживет и сможет дать достойный отпор своему противнику. Доктор недовольно поморщился, и снова мысленно бросил: «Господи, ну почему этот ужас стоит именно напротив моего дома, а не на другой улице или хотя бы на квартал дальше?». Вставив ключ в замочную скважину, он обнаружил, что дверь не заперта. «Воры, убийцы?» – панически пронеслось у него в голове, но услышав громыхание железного ведра наверху, вспомнил, что это должно быть Эмили до сих пор ведет неустанную борьбу с грязью. Осторожно прикрыв дверь, профессор как можно громче крикнул:
– Эмили, это вы? Я вернулся!
Возня наверху прекратилась и через несколько секунд по ступенькам легкой походкой сбежала Эмили; на ней было старое серое платье, а волосы были завязаны белым платком.
– Доктор! Как я рада, что вы вернулись! Все в порядке? Как дорога?
Профессор коротко поведал ей о своем приключении, лишь упомянув, что встречался со старым другом, которого давно не видел.
– Чудесно! Рада, что все прошло хорошо. А я, к сожалению, так и не успела все здесь прибрать к вашему приезду. К тому же от помывки окон пришлось отказаться, – она взмахнула рукой в сторону улицы, – дождь лил не переставая почти два дня, так что мне пришлось сосредоточиться только на внутренней уборке. Пока удалось полностью навести порядок на кухне, в гостиной, вашем кабинете и большой спальни на втором этаже. Оставшиеся две комнаты и чердак я, думаю, смогу убрать до конца недели.
– Прекрасно Эмили, но только прошу вас – не спешите! Я абсолютно не тороплюсь и не хочу подгонять вас. Закончите все, когда вам будет удобно. Все равно большую часть времени я провожу в клинике, так что вы сможете спокойно работать, когда меня не будет дома.
– Хорошо, раз вы говорите. Я сегодня как раз закончила прибираться в спальне и вы, наверняка, хотите отдохнуть после долгой дороги, а потому, если позволите, я продолжу уборку завтра?
– Конечно. Я больше не смею вас задерживать.
Эмили кивнула и пошла наверх, убрать тряпки и ведра, после чего спустилась к профессору, держа в руках темную коробку с резным узором.
– Я нашла это за комодом, когда прибиралась, – сказала она, протягивая находку доктору, – и подумала, что лучше отдать вам лично в руки.
Доктор открыл крышку и обнаружил внутри револьвер марки «Вильгельм и Вальтер» калибра сорок пять миллиметров. Рядом в выемках лежали пять серебряных и одна золотая пуля, а на крышке внутри золотыми буквами была выведена надпись: «Пять пуль для человека, и только шестая для дьявола». У профессора по спине пробежал холодок, как бывало всякий раз, когда в его руках оказывалось оружие. А ведь этому револьверу было более сорока лет. На торжественной церемонии, по случаю удачного окончания Второй войны за золотые шахты, некоторым особенно отличившимся ветеранам вручали памятное оружие, включая и тех, кто воевал еще в Первую войну. Карл Фитцрой вообще не хотел идти на подобное мероприятие, удивляясь, что вообще получил приглашение, но его уговорил Юнгер, который приехал специально за ним. Сама церемония проходила «торжественно вяло»: сначала выступил с речью сам генерал армии, потом офицеры чином пониже и под конец те, кто непосредственно участвовал в боевых действиях. Все это проходило летом на открытой площадке перед императорским дворцом в столице Ринийской империи. К концу
Эмили это тоже следовало бы объяснить:
– Это памятный подарок за участие в Первой войне за золотые шахты. – Он улыбнулся, стараясь выглядеть абсолютно непринужденно. – Тогда я был несколько моложе и работал полевым хирургом, ампутировав бессчетное количество конечностей и зашив не одну сотню ран.
– Боже мой! – Похоже, Эмили была искренне удивлена. – А ведь я даже не знала, что вы ветеран. Я, когда нашла револьвер, еще подумала, что он может принадлежать одному из ваших сыновей, но чтобы он был ваш…
– Мои дети, хвала Господу, не узнали, и надеюсь, никогда не узнают, что такое война. Ни за что в жизни не хотел бы, чтобы они получали подобные подарки.
– Да, конечно вы правы. Ну что ж, – Эмили посмотрела на часы на каминной полке, – мне, наверное, уже пара. Вы завтра будете на работе?
– Да, хоть у меня и выходной, но необходимо проверить, как там без меня справляется помощник.
– Тогда я подойду к вам в восемь. Вас устроит?
– Конечно. Буду вас ждать.
Эмили пожала доктору руку, после чего поспешила удалиться. Профессор сел на диван и долго вертел в руке шкатулку, рассматривая оружие, пули и странную надпись. К слову сказать, он так и не узнал, являются ли эти пять путь действительно серебряными и одна золотой, а также есть ли в гильзах порох или это просто муляж. Спустя несколько минут он резко захлопнул крышку и отнес шкатулку в спальню, где спрятал ее в нижнем ящике комода, куда никогда не заглядывал.
Осознав, что остался один, он с удовольствием сбросил с себя одежду и завалился на мягкие простыни. В комнате царил необыкновенный дух чистоты и свежести, которого профессор не чувствовал так давно. Словно Грета вернулась и снова принялась вести хозяйство. «Моя Грета, – бормотал он, погружаясь в сон, – как же я за тобой скучаю».
Однако выспаться доктору так и не удалось. Когда стрелки часов подходили к пяти часам вечера, в дверь постучали. Сначала доносившийся звук был осторожным, но после стал все более настойчивым. Профессор неохотно поднялся, сладко потянувшись, после чего накинул весьма поблекший серый халат и, кряхтя старыми костями, спустился по лестнице. Открыв дверь, он с удивлением обнаружил своего помощника Августа, который был весьма потрепан и сильно взволнован. Однако в его визите не было ничего странного: иногда он приходил к профессору за советом, просто поговорить или одолжить одну из книг, коих в библиотеке доктора было предостаточно. Часто их посиделки длились до позднего вечера, и Августу приходилось ночевать на диване в гостиной, но в этот раз его юный друг явно пришел не с обычным визитом.
– Боже мой, Август! – Воскликнул профессор. – У тебя такой вид, словно ты провел многочасовую операцию на открытом сердце! Что стряслось?
– Простите, что беспокою доктор, но я просто не мог ждать, пока вы появитесь на работе. Перед началом разговора вам лучше присесть.
2
Спустя почти два часа профессор не находил себе места: он мерил шагами комнату, нервно заламывал руки и потирал лысину. Как такое могло произойти? Нет, в его практике это был не первый подобный случай, но чтобы пациент сам освободился от крепких кожаных ремней и при помощи них же свел счеты с жизнью?! Да этого просто немыслимо! Не иначе ему помогла сама рука дьявола или кто другой, более приземленный к этому грешному миру. Но санитары и сторож клянутся, что в больницу никто не заходил. Нет, здесь явно что-то не так.