Башни человеческих душ
Шрифт:
– Ну что, даже не обнимешь старого друга?
Доктор пожал Юнгеру руку и сердечно похлопал по спине. Как же давно они не виделись. Закончив обмен любезностями, Юнгер указал профессору на мягкий стул с резной спинкой, а сам вернулся в свое кресло. Профессор окинул взглядом обстановку кабинета, которая была несколько простой: стол Юнгера был из обычного дерева, хорошо вскрытый лаком; на нем располагались несколько статуэток, бумаги, папки, рамки с фотографиями родных и друзей, несколько перьевых ручек, чернильница, стеклянное пресс-папье со скульптурой лежачего льва и еще всякая мелочь. К этому столу по центру примыкал еще один, с задвинутыми стульями по бокам. На стене за столом располагалась
Юнгер добродушно улыбался, поглаживая свои густые белые усы и остатки волос на макушке. После небольшой паузы, разговор начал профессор:
– Ганс, правда, совершенно не стоило определять меня в такой шикарный отель. Я бы вполне обошелся и чем-нибудь попроще.
– Полная чушь, Карл! Я обязан тебе по гроб жизни, если не больше! Не спаси ты мне тогда ногу, я бы сейчас сидел в инвалидной коляске или шагу ступить не мог без костылей, а сейчас, – он указал на черную трость с серебряным набалдашником подле себя, – я обхожу только этим. И это – благодаря тебе. Сколько лет прошло с того момента?
– Более пятидесяти, – как можно скромнее ответил профессор, – да, что ни говори, мне тогда довелось хорошо потрудиться, вытащив почти сорок осколков из молодого лейтенанта, но тебе еще повезло: не один из них не раздробил тебе кость на столько, чтобы мне пришлось делать ампутацию.
– Как бы там ни было, ты мог отрезать мне ногу, как и большинству других солдат, но не сделал этого, решив провести многочасовую операцию. А это многого стоит…
Профессор вздохнул, словно ему снова довелось пережить тот момент в грязном медицинском блиндаже, где лейтенант Юнгер умолял молодого хирурга спасти ему ногу. Несмотря на то, что он был достаточно молод, Юнгер уже тогда обладал железной волей и стальной хваткой, способной заставить любого делать то, что он говорит. Это же надо было спасти жизнь человеку, который в будущем так высоко шагнет! А ведь его вполне могли убить или покалечить настолько, что он самостоятельно и нужду бы справить не мог. Но судьбе было угодно, чтобы этот человек выжил, и после сыграл ключевую роль в истории Ринийской империи. Профессору жутко хотелось его расспросить о подробностях заговора, и он осторожно произнес:
– Да, давно это было. Тогда нам многое казалось слишком простым и незначительным, чем было на самом деле. Но свою самую главную битву со временем мы проиграли, – то, что не смогли сделать вражеские снаряды и пули, выполнит оно. Кстати, мне было бы очень интересно узнать кое-что о недавно прошедших событиях. – По лицу профессора было понятно, о чем он хочет спросить, но Юнгер сразу нахмурился и покачал головой.
– Прости, Карл. Я не могу разглашать информацию, которая на данный момент имеет гриф «секретно», – все-таки прошло мало времени с известных тебе событий, – в этот момент он с опаской покосился на дверь, – ничего, кроме официальной версии произошедшего разглашать нельзя. – Он понизил голос до шепота: – Ситуация намного сложнее, чем может показаться. Сейчас повсюду есть уши, даже у стен. Оккупационная армия контролирует почти все, включая обычные разговоры. Надеюсь, ты понимаешь? – Профессор кивнул, но все же не удержался от вопроса:
– И долго это продлится?
– Никто не знает, даже еще более «большие шишки», чем
– А что же, Альберт II?
– Не завидую его позиции. После заговора, у него почти не осталось сторонников, а та горстка последователей сумела вытащить его в последний момент. Теперь он сидит на одном из островов в океане Туманов и шлет угрозы о возвращении на престол. Мы пока не можем определить, где же именно он находится, но как-то только Альберта обнаружит разведка, мы запросим правительство острова об его экстрадиции, после чего его, скорее всего, повесят.
– Дааа, – протянул профессор, – действительно не завидная судьба. И не скажешь, что этот человек когда-то управлял страной и был «первым после Бога».
– Все течет, все меняется, – философски заметил Юнгер, – в любом случае, надо было сделать все, чтобы остановить войну. Может кто-то назовет меня предателем, – он смотрел профессору прямо в глаза, – но я считаю, что предатель тот, кто действует против интересов своего государства и своего народа, а также ведет нечестную политику по отношению к соседствующим странам. Когда в этом мире теряется уважение, начинаются войны.
– Не подумай, Ганс, я ни в коем случае тебя ни в чем не виню, и даже где-то поддерживаю, как человек, который не понаслышке знает что-то такое война. Скорей бы уже это все закончилось, и мы смогли бы жить, как прежде.
– Боюсь, что уже ничего не будет как прежде, как бы нам того не хотелось. Вся надежда остается на наших детей и внуков.
Они немного помолчали, Юнгер выпил воды. После чего сказал:
– Ну, давай немного отойдем от всей этой грязной политики, и поговорим о тебе. Как там Грета и твои дети?
– А, ты ведь не знаешь, – промолвил профессор и опустил глаза. Собравшись с духом, он сказал: – Она умерла год назад от пневмонии.
– Карл, прости меня, – в голосе Юнгера чувствовалось искреннее сочувствие, – если бы я знал. Но почему ты мне ничего не сказал?
– Известные тебе события, о которых лучше сейчас не упоминать.
– Точно. Ведь я был тогда так занят, что не мог думать ни о чем другом. Прими мои искрение соболезнования. Как жаль, что я не смог присутствовать на ее похоронах.
– Ты не виноват, – как можно примирительно сказал профессор, – у тебя были, куда более важные дела. Так что не беспокойся, я все понимаю.
Юнгер немного растерялся, но все же продолжил беседу:
– А как дети и внуки?
– Слава Богу, с ними все хорошо. Война обошла их стороной. А что твои?
– Тоже все хорошо. Правда жена болеет все чаще, и боюсь, что в скором времени врачи ей уже не помогут.
– Все те же мигрени?
– Именно. Ни один из докторов, к кому бы я ее не возил, не может сказать, что делать. «Природа этой болезни еще не изучена» – только и говорят они. А сильные болеутоляющие, что она принимает, негативно сказываются на печенке и сердце. В общем, все могло быть хуже, или лучше, но никогда уже не будет хорошо.
Профессор лишь покачал головой, после чего сказал:
– Может быть, перейдем к делу? Не хочу зря отнимать твое время.
– Чепуха, – отмахнулся Юнгер, – я сказал всем, что у меня важное совещание с человеком из оккупационной армии и отменил все встречи до вечера. Так что остаток дня в нашем полном распоряжении, но сперва, – он снял трубку и нажал на кнопку. После короткой паузы Юнгер отдал распоряжение: – Готтлиф, можешь заносить. Мы ждем. – Он опять посмотрел на профессора: – Думаю, нам нужно немного подкрепиться, чтобы с дополнительными силами решить все интересующие нас вопросы. Как считаешь?