Башня. Новый Ковчег 6
Шрифт:
— Я сам знаю, что там должно быть! — Сергей гневно прервал речь Васильева. — Я прекрасно во всём разбираюсь.
В эту минуту ему казалось, что так оно и есть. Он действительно всё знает и всё понимает. Тихо зашелестели страницы старого потрёпанного учебника.
— Так что нужно сделать, Серёжа, чтобы найти скорость?
— Скорость — это расстояние, пройденное за единицу времени. Чтобы узнать скорость движения, нужно расстояние разделить на время.
— Умница, — крепкие пальцы ободряюще сжимают худенькое детское
Сергей рывком запахнул полы плаща.
— Вы двое — за мной, — коротко приказал охранникам. Подошёл к двери, распахнул и всё тем же сухим отрывистым тоном скомандовал но уже военным, что стояли на карауле снаружи. — Один из вас. Ты, — он ткнул скрюченным пальцем в грудь того, что был ближе. — Зайди внутрь. Будешь дежурить здесь. Твоя задача — глаз с него не спускать.
Сергей махнул рукой в сторону бледного Васильева. Тот так и не распрямился до конца после того, как помогал Сергею одеться, и теперь стоял в нелепой позе, похожий на услужливого лакея.
— Никуда не выпускать, ни за дверь, ни к телефону, следить в оба, — Сергей продолжал раздавать инструкции. — В случае неповиновения — стрелять.
Васильев дёрнулся при слове «стрелять» и ещё больше согнулся. Но Сергей на него уже не смотрел. Он повернулся к прадеду. С надеждой уставился в холодное спокойное лицо, ища так нужное ему сейчас одобрение.
— Я ведь молодец, прадедушка, да? Правда? Я? Я, а не Пашка?
— Конечно, ты. Ты — молодец, Серёжа. Ты — молодец…
Глава 37. Маруся
— Да. Всё верно. Именно это я и имею в виду, Всеволод Ильич. Сейчас ждём парня с вестями, надеюсь, что с хорошими, и, как только он появляется, я сразу звоню вам. Лебедев должен быть наготове. Отлично!
Павел резко положил трубку, взъерошил волосы и уставился куда-то в стену. Не собирался с мыслями, а словно делал глубокий вдох перед тем, как нырнуть. Один короткий, но очень глубокий вдох и снова опасное погружение. И надо собраться, надо суметь, чтобы опять выплыть, не пойти ко дну. Пока ему это удавалось.
Непонятно, откуда у Маруси возникли такие ассоциации, но ей вообще последний час в голову лезло странное. Какие-то сцены из детства, мама, сердито выговаривающая по поводу Марусиной очередной проделки, мысли о том, что она утром не позавтракала, а время уже третий час и, судя по всему, пообедать ей сегодня тоже не удастся. Всё это было никак не связано с тем, что происходило в данную минуту в Башне, с боями на Южной, с маленькой резервной щитовой, где незнакомая ей девочка чётко выполняла все инструкции, повторяя «Да, папа. Я поняла, папа», — словом, со всем тем, из-за чего в кабинете Павла сейчас висела липкая и тревожная тишина, — но почему-то дурацкая мысль о несъеденном завтраке была важней.
Дверь тихонько приоткрылась, на пороге показался Селиванов. Прошёл в кабинет бочком, бросив косой взгляд на Павла, положил перед Марусей очередные отчёты.
— Идём по графику, — сказал негромко.
Маруся в ответ только кивнула и, не дожидаясь, когда Селиванов выйдет, привычно заскользила глазами по столбикам цифр. Шестая нитка, давление во втором контуре, тут что? а нет, всё нормально…
Вчера днём Павел вызвал её к себе и без обиняков сообщил, что руководить пробным запуском будет она.
— Почему я? А кто на пульте?
— Гордеев на пульте.
Маруся полагала, что во время пробного запуска её место, как инженера по реактору, будет в БЩУ, но Павел распорядился иначе. Смотрел на неё немного зло и раздражённо — он ещё не отошел от того, что случилось в паровой, — пару раз назвал Марией Григорьевной, демонстративно подчёркивая, что его приказы не обсуждаются.
Она почти не спала ночь. Несколько раз вскакивала, включала ноутбук, просматривала документы, а с утра, словно утопающий за соломинку, схватилась за учебник по термодинамике. У неё было ощущение, что она должна сдать самый важный в своей жизни экзамен, причём права на ошибку на этом экзамене у неё нет. Она перелистывала страницы учебника, красными от бессонной ночи глазами вглядывалась в ряды знакомых формул, и когда информация уже перестала помещаться в мозгу, она, бросив учебник на кровать, отправилась в коридор к кулеру и там столкнулась с Борисом.
С этого момента в Марусиной голове реактор и Борис сплелись в единое целое. Всё было важным для неё и, как бы это странно не звучало, не могло существовать друг без друга. Даже насмешливые и злые слова, которые она бросила в лицо Борису утром, не могли ничего изменить — это были только слова, а настоящее жило в самой Марусе, переполняло её, разливалось ликованием в каждой клеточке. Она никогда не могла бы сформулировать внятно, что она чувствует и чего ждёт, но это радостное ощущение, что вот-вот что-то случится и обязательно хорошее — потому что ещё могло произойти в такой день — не оставляло её.
А потом вдруг всё завертелось и пошло совсем не так, как она себе придумала.
Внезапно начавшийся контрпереворот, краешек разговора Бориса и Павла здесь, в этом кабинете, и слова её брата о доверии, которые на этот раз почему-то совсем не удивили Марусю, ведь и она — она сама, — хоть и не осознавала этого, но уже верила ему…
Павел нашел её в реакторном (они с Мишей Бондаренко, склонившись над ноутбуком, отслеживали первые показатели) и коротко бросил:
— Маруся, пойдём со мной.
Бондаренко понял Павла сразу, перехватил его взгляд, поудобней пристроил костыли под мышкой, а она почему-то решила, что Павел зовет её к себе минут на пятнадцать-двадцать. Послушно последовала за ним, глядя в широкую каменную спину.
— Ты извини, я знаю, как для тебя важно быть сейчас там, у реактора, — Павел заговорил, только когда за ними закрылась дверь кабинета. На неё он не смотрел, словно боялся столкнуться с ней глазами. — Но ты мне нужна здесь. Понимаешь?
Он говорил что-то ещё, а она только утвердительно кивала, соглашалась с ним, хотя это его решение казалось ей странным, ничем не обоснованным и даже временным. Она всё ждала, что он отпустит её, ведь здесь был и Марат Каримович, а она… зачем тогда она, но когда тяжело молчавший телефон вдруг ожил, затрезвонил, сгоняя бледность с лица Павла, и в динамике раздался насмешливый голос Бориса, Маруся поняла, что сама никуда отсюда не уйдёт.