Башня. Новый Ковчег 6
Шрифт:
Он забыл, почему он здесь.
Он не знал, куда идти.
А вокруг кружились и кружились призраки.
— …Серёжа, ничего уже не исправить…
— …этот мир болен…
— …заражённый скот пускают под нож…
— …Серёжа, мальчик мой, это не страшно…
— …мир умрёт вместе с тобой, они все умрут…
— …ты с нами, Серёжа… ты — один из нас…
Они все кружились вокруг него. Мягко касались бледными, прозрачными
Нет!
Он резко тряхнул головой.
Он один. Он остался совсем один. Его обманули. Они его обманули.
И опять из тумана возникло лицо Киры Алексеевны — Снежной Королевы — ласково-презрительно скривились в усмешке красивые губы. Вихрем пронеслась вальсирующая пара, он в чёрном фраке, она в белом подвенечном платье — Кирилл и Лилия. Маленький мальчик с сонными голубыми глазами важно прошествовал мимо, пухлое детское лицо, румяные щёчки. Мальчик улыбнулся, превращаясь в Серёжиного отца — рот изогнулся в вялой капризной гримасе… Лица, руки, тени, что-то шепчущие губы, газовый шарфик, атласная бальная туфелька на маленькой женской ножке, гордый разворот головы…, и на всем — гигантская фигура прадеда, медленно поднимающаяся из моря…
Но они мертвы! Мертвы!
А ему нужен кто-то живой. Из плоти и крови. Чтобы встал рядом. Чтобы…
Позади что-то стукнуло. Сергей вздрогнул и обернулся.
Рядом с опорой стоял Ивар. Ивар Бельский. Ветер трепал его светлые волосы, надувал парусом рубашку. Ярким пламенем горели синие глаза на безупречно красивом лице.
Ивар…
Его услышали. Они его услышали. Они прислали Ивара.
Сергей махнул рукой — призраки, повинуясь, взмыли вверх бесплотной стаей — и распахнул объятья.
— Ивар! Ты пришёл ко мне! Ивар!..
***
Ставицкий шёл прямо на него. Шёл, путаясь в длинных полах дождевика, поблёскивая стеклами очков. Глаза, неестественно большие, искажённые толстыми линзами, казались совсем тёмными. Сашка видел только расширенные зрачки, чёрные, пустые… не глаза, а блестящие пуговицы, две гладкие, отполированные пуговицы, которые какой-то шутник пришил грубой ниткой к бледному, мёртвому лицу.
— Ивар… ты пришёл…
Сашка не планировал вот так вываливаться на платформу, можно сказать, под ноги Ставицкому, но, если говорить начистоту, он вообще ничего не планировал. Ни о чём не думал — впервые за всю свою короткую жизнь не думал. Выскочил из щитовой и рванул что есть мочи, охваченный единственным желанием: догнать Литвинова.
Ему показалось, что он увидел что-то похожее на тень у дальней правой опоры. Борис Андреевич? Наверняка он. Кто ещё здесь может быть.
Сердце ухало, как безумное, хрипели лёгкие, заполненные до отказа морским воздухом, но останавливаться было нельзя. Он обещал. Он должен…
По лестнице Сашка скатился кубарем и, не успев притормозить, буквально вылетел за дверь. Возможно, он неловко толкнул рукой одну из створок, и она с резким хлопком распахнулась, привлекая ненужное внимание. Маленький человечек, в котором Сашка без труда опознал Сергея Анатольевича, резко развернулся всем телом. На невыразительном лице застыло выражение детской обиды
Сашка опешил.
Какое-то мгновенье он ничего не соображал, только смотрел на приближающегося человека, исступлённо выкрикивающего:
— Ивар! Ивар!
И лишь когда в Сашку вцепились холодные мокрые руки, потащили настойчиво за собой, вытягивая из тени на свет, на площадку, в сторону все ещё беснующегося океана, он очнулся, вспомнил, зачем он здесь, завертел головой, ища взглядом Литвинова. Нашёл и непроизвольно вздрогнул.
Борис Андреевич был в метрах шести от них со Ставицким. Он по всей видимости поскользнулся и упал и теперь медленно и немного неуклюже поднимался. В ярком свете станционных фонарей можно было отчётливо видеть его перекошенное от боли лицо, серое, с тёмным запавшим ртом. Мокрые волосы прилипли ко лбу. На ставших вдруг острыми скулах зло ходили желваки.
Литвинов поднялся и двинулся вперёд. Пистолета в его руках не было.
Сашка не успел ни о чём толком подумать. Борис Андреевич что-то закричал и замахал руками, показывая на опору. Сашка его не слышал, но понял: Литвинов приказывает ему уходить, и тут же следом пришла другая догадка. Он сообразил, что хочет сделать Борис Андреевич.
Край — ничем не огороженный край платформы. Прямо за спиной Ставицкого. Буквально в паре шагов. Какая там высота? Сколько метров? В голове закрутились слова Павла Григорьевича, всё, что Сашка успел услышать, пока находился в щитовой, обрывки информации, опускающийся уровень, что-то ещё…, наверно, до воды метров пять, не меньше. И если… Вот именно, если.
Сашка понял.
— Уходи! Саша, уходи, мать твою!
Ветер донёс слова Литвинова, злые, приправленные отчаянным, адресованным в пустоту матом.
— Саша, уходи, я сказал!
Борис Андреевич шёл на Ставицкого безоружным. Чуть наклонившись вперёд и сгорбив широкие плечи, он был сейчас похож на крупного матёрого зверя, раненого зверя (Сашка видел чёрную от крови ткань брюк, слышал запах крови, примешивающийся к морскому воздуху), зверя, готового вступить в последнюю смертельную схватку. Он подходил всё ближе и ближе, с каждым шагом увеличивая темп, ускоряясь, превращая своё крепкое сильное тело в разрушительный снаряд. Столкнуть. Утопить. И чтоб наверняка — вместе.
— Саша, уходи-и-и-и!
Ставицкий вдруг встрепенулся, отпустил Сашкину руку. Казалось, он только сейчас заметил Литвинова. Лицо недоумённо вытянулось. Сергей Анатольевич странно задёргался, распахнул дождевик, засунул обе руки в карманы брюк. Всё это Сашка успел заметить краем глаза — на Ставицкого он не смотрел, его взгляд был прикован к Борису Андреевичу. Сашка медленно попятился в сторону.
— Саша!
Последний крик Бориса Андреевича лишь на долю секунды опередил выстрел.
Он упал как подкошенный, не как в кино — медленно, заваливаясь на бок, держась за сердце — нет, просто упал, широко раскинув большие, сильные руки.
…Сашка знал, что надо делать. Вернее, не делать, а доделать. То, что не получилось у отца. Он так и сказал себе — у отца, и эти слова, обладающие магией, наполнили его силой и решимостью.
Развернувшись, он медленно пошёл на Ставицкого. Пошёл, глядя в неестественно большие глаза, на перекошенный дёрганным смехом рот. Ставицкий смеялся и, смеясь, повторял: