Базилика
Шрифт:
— Papi, что происходит?
— Заткнись, Эрнесто.
Кабальеро отдышался. Он потянулся в карман рубашки за новой сигарой.
— Тебя, наверное, как-то зовут? Как твое имя, фамилия, сеньор Змеелов?
— Имя — неважно. Но я хочу, чтобы ты знал, кто я. Это важно. Когда-то я был законником в Майами.
— Ты что, из наркополиции? Или сам по себе? Может, истребитель вредителей за вознаграждение? Ковбой, который пришел, чтобы похитить нас, запихнуть в самолет? Ты действительно вообразил, что
Улыбка крестьянина не поднималась выше его пустых глаз.
— О нет, не так изящно.
— Papi, я его знаю! Я знаю, кто он такой, — в страхе и волнении лепетал юноша. — Он тот вор-полицейский, который убил Педро и украл наши деньги. Ты помнишь? Около двух лет назад Сантьяго убил его семью, но денег мы так и не увидели. Ты должен его помнить!
Хозяин замер. Он тихо спросил:
— Ты убил моего брата Педро?
— Да.
— А мы убили твою жену и детей. Я помню.
Сигарный дым тяжело повис в неподвижном горном воздухе.
— Да он сумасшедший. Loco! [85] — заорал его сын. — Когда остальные копы приехали, то увидели, как он голый катается по земле. Loco!Ты ненормальный, — снова выпалил Эрнесто Кабальеро, брызжа слюной.
Крестьянин не пошевелился.
— Ты сумасшедший, Змеелов? — спросил Патрисио Кабальеро.
— Сумасшедший.
Я подумал об этом, чертя в пыли полукруг носком сандалии.
85
Псих ( исп.).
— Это не так плохо. Безумие придает свою ясность. Да, будем считать, что так и есть. Я псих.
Отец показал жестом на красное дерево.
— Это произведение искусства безумца? Или запугивание? А может, бутафория? Напоминание о том, что может произойти, если мы не уйдем тихо? Мы уйдем тихо. Но ты никогда не покинешь эту страну живым, полагаю, ты это знаешь. Ты встал на тропу самоубийцы.
Я пожал плечами.
— Я не настолько безумен, чтобы беспокоиться об этом. Это виселица. Виселица, на которой все кончится.
— Ты не можешь убить нас! То есть…
На грани паники юноша искал опору. Он закричал:
— На помощь! На помощь! Карлос, Мануэль, помогите! Ради Бога! Помогите!
Патрисио Кабальеро, похоже, было неловко за поведение сына. Он сдерживал свой страх. Он был хозяином.
— Итак. Это не экстрадиция, не справедливый суд, не по-американски. Ты собираешься убить нас, так? Наша смерть станет расплатой за твою семью. Я прав?
Отец переместился, загородив бормочущего юношу. Еще немного, и он оттолкнет его и набросится на крестьянина.
— Это только начало, — тихо сказал я. Я хотел, чтобы они знали. — Я собираюсь убить всех Кабальеро.
— Это невозможно!
Теперь Кабальеро разозлился.
— Мы будем травить тебя до скончания века. Тебя ничто не спасет. Ты тоже умрешь, и не только ты, весь твой род. Родители, братья, дяди, родственники, друзья, люди, которые никогда не слышали имени Кабальеро. Кем бы они ни были, где бы ни находились. Они все умрут. Если не завтра, то на следующей неделе, в следующем году. Так поступаем мы, так поступают Кабальеро.
Кабальеро швырнул сигару в кусты. Это был сигнал, вызов.
Я обдумал подобный вариант.
— Есть только я, больше никого. Не повезло тебе, Кабальеро.
Я смотрел, как из травы, куда упала сигара, появились первые завитки дыма.
Я оборвал продолжительное молчание коротким движением головы.
— Пора.
Глава рода сказал:
— Не думаю, что ты отпустишь нас, если я попрошу прощения за то, что убил твою семью. Или, например, если мы заключим сделку…
— Ты хочешь дать мне денег? Немеченые банкноты, а может, кругленький счет на Кайманах или в Швейцарии?
— Если пожелаешь. Мы можем это обсудить. Мы же цивилизованные люди. А печальные вещи случаются.
Поднялся легкий ветерок и ласково потрепал дымок, зависший рядом с Кабальеро.
— Вещи, о которых мы позже сожалеем. Это жизнь, — продолжал хозяин, — но всегда все можно исправить. Уверен, ты понимаешь, о чем я. Даже у боли есть своя цена…
Он что, не понял?
— Сделка — на дереве. Пора.
— Он псих, papi, сумасшедший. Он не может этого сделать. Давай поймаем его.
— Осторожно!
— У него даже пистолета нет.
— У него есть пистолет.
— Он не сможет остановить нас обоих, — кричал мальчишка. Но он ошибался.
Юноша подпрыгнул, сжался, укоротив сто восемьдесят сантиметров своего роста, и взвыл от боли, когда пуля раздробила ему плечо.
— Повернись.
Я ударил отца рукояткой пистолета и связал его, прежде чем он очнулся. Мальчишка корчился на земле, позабыв о том, что надо быть мужественным. Он заплакал, когда я дернул раненое плечо, чтобы связать ему руки. У моих девочек не было времени, чтобы поплакать.
— Я понимаю твои чувства. Любой отец поймет, — оправдывался Кабальеро. — Возьми меня, но отпусти моего сына. Он всего лишь мальчик.
— Иди к дереву. Помоги сыну.
— Лучше застрели меня, — произнес Патрисио Кабальеро с некоторым достоинством. Он пробежал несколько неуклюжих шагов, прежде чем я успел подставить ему подножку.