Бедная Лиза
Шрифт:
– Но если это то, что я подумал, то ведь эту картину ищет сейчас вся французская полиция… Где вы ее прячете?
Маклер развел руками. Они ее нигде не прячут. Они вообще всего лишь посредники.
– И вы не боитесь предлагать мне такую сделку? – спросил Загорский. – Ведь она, как бы это помягче выразиться, не совсем законна.
Мсье Ларусс тонко улыбнулся. Прежде, чем отправиться сюда, они навели справки. И узнали, что господин Шпейер… как бы это помягче выразиться… один из величайших русских авантюристов. Он, в частности, ухитрился даже продать дворец московского генерал-губернатора Долгорукого одному
– Едва ли, – согласился Загорский, – едва ли. Однако у меня есть еще один вопрос. Если у вас в самом деле есть «Джоконда», и если это оригинал, а не репродукция…
Тут он остановился и внимательно посмотрел на маклера, который, однако, хранил на своей физиономии геккона совершенно безмятежное выражение.
– Если, повторяю, это оригинал, и если я куплю его, то каким образом я смогу перевезти его через границу?
Мсье Ларусс кивнул. Сомнения господина Шпейера ему понятны. Но, во-первых, куда ему везти эту картину? Насколько ему известно, господин Шпейер не собирался возвращаться в Россию…
– Это неважно, – нетерпеливо перебил его действительный статский советник. – У меня могут появиться другие планы, и я захочу увезти ее из Франции. Как я смогу это сделать?
Маклер несколько секунд смотрел на него испытующе, потом сказал, что этот вопрос можно решить. За отдельную плату они готовы перевезти картину через любую границу дипломатической почтой.
Загорский покачал головой. Однако они работают с размахом. Ну, хорошо, во сколько они оценивают «Джоконду»?
– Тридцать миллионов франков, – отвечал маклер.
Нестор Васильевич нахмурился. Насколько ему известно, «Джоконда» оценивалась примерно в десять миллионов.
– Это было до похищения, – отвечал маклер. – Теперь – совсем другое дело. Теперь она стоит тридцать миллионов франков.
– Или пять миллионов долларов? – уточнил Загорский.
– Или пять миллионов долларов, – согласился мсье Ларусс.
Загорский вздохнул, подумал немного, потом кивнул головой. Что делать, искусство требует жертв. Но, разумеется, сначала он должен лично посмотреть картину и убедиться, что это оригинал.
– У вас будет такая возможность, – сказал маклер.
– В таком случае, несите ее сюда.
И Загорский поднялся с кресла, как бы давая понять, что аудиенция закончена. Но маклер продолжал стоять, он даже с места не двинулся, только губы его гекконовые растянулись в неприятную улыбку. Господин Шпейер, вероятно, шутит, явственно читалось в глазах маклера, не думает же он, что ему принесут «Джоконду» прямо в номер?
Действительный статский советник пожал плечами. Ну, а как, в таком случае, он может убедиться, в том, что картина подлинная? Не будет же он покупать кота в мешке.
– Кота в мешке покупать не следует, – согласился маклер. – У нас есть эксперт, который может удостоверить, что вы покупаете именно то, что хотите.
– Мне не нужен эксперт, я сам лучше любого эксперта, – высокомерно заявил Загорский. –
Ларусс задумчиво покачал головой. Конечно, требования господина Шпейера совершенно справедливы, но доставить картину в гостиницу они никак не могут.
– Так что же делать? – полюбопытствовал Загорский. – Я не могу покупать картину вслепую, вы не можете принести ее ко мне. Где искать выход из этого порочного круга?
– Вы можете посмотреть «Джоконду» на нейтральной территории, – название картины Ларусс произнес благоговейно и почти что шепотом.
Нестор Васильевич коротко кивнул: на нейтральной, так на нейтральной, у него на этот счет нет никаких возражений.
– И еще одно условие, – лицо у маклера неожиданно потеряло всю свою ящеричную подвижность и сделалось не лицом, а рылом – неприятным, почти крокодильим. – Знакомиться с картиной вы придете один.
Загорский усмехнулся: да он и не собирался никого с собой брать. Пойдут только он и его верный лакей-китаец.
– Кажется, вы не расслышали, что я сказал, – вкрадчиво проговорил маклер. – Готов повторить еще раз. Один – это значит совсем один. И никаких лакеев – ни китайцев, ни японцев, ни даже индусов.
На свое счастье, Ларусс стоял спиной к Ганцзалину и не видел, как страшно переменилось при этих словах лицо китайца.
Ни вечер, ни утро следующего дня обнадеживающих вестей не принесли. Посыльные, нанятые Загорским, обошли все рестораны Парижа, которые посещала артистическая богема, заглянули буквально в каждый бордель и везде показывали портрет неизвестного художника – никто его не опознал. Только один немолодой метрдотель заметил, что вспоминает этого господина, но с тех пор, как тот в последний раз заходил в их ресторан, минуло уже лет двадцать. Кроме того, насколько ему известно, мсье на портрете давным-давно уехал из Парижа.
– Все понятно, – сказал Загорский, – метрдотель, очевидно, перепутал его с Ренуаром. Что ж, как говорится, нет новостей – хорошие новости. Вероятно, я ошибся: наш таинственный копиист оказался человеком куда более дисциплинированным, чем я предполагал, и, выполнив работу, вернулся в родной город. Впрочем, думаю, это уже неважно. Наша сегодняшняя встреча с мсье Ларуссом должна все прояснить и все поставить на свои места.
Однако грядущая эта встреча, должная, по мнению Нестора Васильевича, все прояснить, сделалась совершенным камнем преткновения для его помощника. С самого утра Ганцзалин пытался запугивать господина и даже донимал его неясными угрозами.
– Вам нельзя идти на встречу одному, – нудил он, вращаясь вокруг господина, как огромный шершень вокруг улья с медом. – Вы видели рожу этого Ларусса? Вас там убьют, расчленят и закопают на разных кладбищах Парижа, так, чтобы никто не нашел.
– Уверяю тебя, друг мой, никто меня не убьет, – с необыкновенным хладнокровием отвечал Загорский, который еще накануне обзавелся художественными каталогами и сейчас рассматривал репродукции с картин Леонардо да Винчи, а также чрезвычайно внимательно читал их описания и биографию художника. – Да и зачем меня кому-то убивать? Драгоценности я оставлю в номере, денег с собой тоже не возьму, ну, и кому, в таком случае, я нужен? Что, так сказать, с меня можно взять?