Бедняга Смоллбон. Этрусская сеть

Гилберт Майкл

Камера в самом центре кургана была освещена единственной лампочкой. На одном конце работали двое юношей, долбили мягкий камень стальными долотами и кувалдами.

Лица их были черны от пыли, в свете фонаря сверкали только в улыбке белые зубы.

–  Это, видимо, гробница остальных членов семьи, пожалуй жен.

На традиционной каменной скамье были расставлены терракотовые сосуды, светильники, гребни и броши, и кадильницы на трех козьих ножках.

–  Если войти отсюда, - сакзал Ферри, - окажемся снова в тех смежных проходах.

–  Ага… -

Брук пытался представить план всего, что видел. Курган в полгектара мог скрывать неисчислимое множество тайников, и систематически работающая группа археологов могла его исследовать примерно за год. При несистематическом подходе, как здесь, раскопки могли длиться и десять лет. Если оба смежных прохода делят курган примерно пополам, до сих пор работы шли исключительно в левой, или северной части, - по крайней мере, в основном. Хотя… Заметив отверстие в стене справа, он заглянул внутрь. Ферри, шедший впереди, тут же обернулся.

–  Туда ходить не стоит, - сказал он.
– Почва оседает, нам пришлось ставить подпорки на каждом шагу.

Фонарь Брука бросил в отверстие сильный луч света, который на миг замер на чем-то, стоявшем на каменной скамье в глубине помещения.

–  Я не хочу мешать, - сказал из-за спины Ферри, - но до восьми я должен вернуться во Флоренцию. Учитывая, что произошло, я бы проводил вас до машины, если не возражаете.

–  Конечно, - ответил Брук. Выключив фонарь, вышел за провожатым под ослепительные лучи итальянского солнца.

–  На подробный осмотр нужно больше времени, - сказал Ферри.
– Договоритесь с профессором. Пусть проведет вас сам. Вам будет о чем поговорить.

–  Буду рад, - рассеянно сказал Брук, думая о чем-то другом. Думал об этом, пока Ферри провожал его к месту, где оставалась машина, и позднее, возвращаясь во Флоренцию.

То, что на несколько секунд увидел в свете своего фонаря, было шлемом, напоминавшим шляпу модницы со скачек в Аскоте и составленным из металлических долек. Он даже заметил - или ему показалось, - и голову льва, украшавшую переднюю часть шлема. Ломая голову, как туда мог попасть шлем, и почему Ферри не упомянул о нем, а ещё - будет ли там, когда профессор Бронзини найдет время лично провести его по раскопкам.

***

Аннунциата Зеччи отложила поношенный жакет, на локоть которого пришивала заплату и спросила:

–  Он точно придет?

Аннунциата была красивой женщиной. В свои пятьдесят она сохранила крутые бедра и полную грудь, седые волосы обрамляли лицо, на котором уже начинали появляться морщинки, но которое было живым и полным достоинства.

Тина ответила:

–  Да, мама. Если обещал, что придет, то придет.

–  Ты ему веришь?

–  Верю.

–  Где отец?

–  Сразу после ужина ушел в мастерскую.

–  Он так мало ест, - сказала Аннунциата.
– Как воробушек. И страдает. Что-то его грызет.

–  Может ему полегчает, если поговорит с синьором

Робертом.

–  Если только он поговорит! Он стал таким скрытным! Ходит на исповедь, но не говорит ничего даже святому отцу.

Во дворе за домом хлопнули двери и послышались шаги. Женщины довольно переглянулись, но это был всего лишь хромой Диндони. В кухню он вошел с обычной злорадной ухмылкой.

–  Что же ты сидишь дома, Тина?
– сказал он.
– О чем эти флорентийские парни думают? Где у них глаза?

Тина отрезала:

–  Оставьте меня и позаботьтесь о себе!
– но на Диндони, видимо, нашла охота поразвлечься. Усевшись на угол кухонного стола, он сказал:

–  А что это за пижон - ну просто конфетка - который вчера застопорил все движение на Виа Торнабони, чтобы сказать тебе пару слов?

–  Арабский шейх, приехал во Флоренцию набирать пополнение в свой гарем. А вы не знали?

–  По-моему, он был похож на Меркурио, сынка - правда, приемного, - профессора Бронзини. Почему бы ему не податься в кино? От таких женщины без ума!

–  О вас этого не скажешь, - заметила Тина.

Диндони ковылял к дверям, но все-таки обернулся.

–  Но ведь нельзя, чтобы синьор Роберто ревновал, правда, Тиночка?
– сказал он и исчез. Слышно было, как его шаги затихают на улице.

–  Вот дурак, - сказала Тина и покраснела.
– Жаба проклятая, терпеть его не могу.

–  Не дай себя спровоцировать, - сказала мать.
– Я его тоже не люблю, но он работящий, отцу без него не обойтись.

–  Он гнусный тип, - настаивала Тина.
– Знаешь, куда он? Пошел пьянствовать с Марией, с этой шлюхой!

–  Агостина, - оборвала её мать, - это слово женщина никогда употреблять не должна!

–  Пожалуйста, и не буду, - заявила Тина, - но это правда, ты сама знаешь.

Но Тина ошибалась. Диндони не отправился к Марии, хотя его тщательно продуманный уход должен был навести именно на эту мысль. Ковыляя по улочке. он свернул влево, словно действительно направляясь в кафе. Но через десять метров ещё раз свернул налево и очутился в переулке, проходившем вдоль задней стены дома. Достав из кармана ключ, отпер одну из дверей, войдя в которую попал в мастерскую Мило Зеччи. Оттуда к черному входу его квартиры, находившейся над мастерской, вела железная лестница, позволявшая незаметно входить и выходить из дому, что Диндони особенно ценил.

***

Брук вышел из дому в десятом часу. Решил пойти пешком. Ветер стих и небо прояснилось. С наступлением сумерек его монотонная синева приобрела оттенки зелени и меди, словно полотна итальянского примитивиста коснулась кисть французского импрессиониста.

За рекой Брук свернул направо и очутился в узких улочках старого города.

Предварительно продумав маршрут, теперь он шел машинально. Рано или поздно наткнется на Виа Торта и по ней дойдет до пересечения с Сдруччоло Бенедетто.