Бедный маленький мир
Шрифт:
«Ты любишь фокусы», – когда-то сказала Санда.
Вот именно. Точно. Сегодняшний концерт он сыграет для этой девушки. Он не станет ничего объявлять, но для себя будет знать и каждую минуту помнить: все, что он сейчас делает, – для нее. Все открытые двери, выбитые чердачные окна, воронки и лакуны, разница давлений и колебания температур. Вся механика и мистика организации пространства. Жаль, что такое добро пропадает, растворяется в воздухе после того, как взята последняя нота, – все это можно кому-нибудь подарить. Тем более что, похоже, девушка как раз из тех, кто такие подарки понимает.
«Это жестоко», – сказала бы ему Санда.
«Фрейда на тебя нет», –
Ничего, девушка выдержит. Он как разберет ее, так потом и соберет.
Что с ней делает Давор, Иванна поняла сразу. Но если бы подобное позволил себе кто-то другой, она бы увернулась, ушла в глухую защиту. Технику защиты она освоила давно и прочно и несколько раз применяла ее, имея дело с достаточно мощными людьми и их не вполне понятными для нее намерениями.
Но она же и пришла сюда для этого. Потому что извне, сколько ни смотри, ничего важного не увидишь. Только общие контуры, силу и масштаб. И ничего не почувствуешь, как будто прикасаешься к руке человека через стекло.
А так можно увидеть те луга, которые всегда за горизонтом; и как на самом деле выглядит время, а также в каких отношениях оно находится с бесконечностью; и на каких рамках ткутся те самые тонкие миры, или внутренние мембраны, или динамичные равновесные структуры, одна из которых живет в ней с детства и берет на себя определенную нагрузку и труд удерживать хрупкое и переусложненное человеческое существо…
Он в прямом смысле (прямее не бывает) мягко вынимал из нее душу и отправлял в путешествие, чтобы та могла рассмотреть все подробности прикладного миростроительства, винтики и шестеренки, своды и купол, и тот самый маленький серебряный колокольчик, который звучит там, создавая резонанс и приводя всю конструкцию в движение, заставляя ее вращаться и скользить в пространстве, оставляя за собой плавный санный след…
Через полчаса вся площадь водила хороводы, пела и плясала. Во всем этом круговороте – как в планетарии, когда ты не сохраняешь относительную неподвижность, а над тобой проплывает экспозиция звездного неба, – Иванна сидела, положив руки на колени, и смотрела на Давора. Характер ее внимания и концентрации был таким, как у человека, который движется по минному полю и во что бы то ни стало должен пройти его из края в край. Только ей было не страшно, а как раз в высшей степени приятно и интересно. И тепло.
Он ее втянул, захватил и присвоил – она это понимала, – все произошло по обоюдному молчаливому согласию. Никому раньше захватить и присвоить ее не удавалось, и ей даже в голову не могло прийти, что такое вообще когда-нибудь может случиться. Что она безо всякой в общем-то рефлексии, без оценки рисков и последствий, вообще не мороча голову всеми подобными глупостями, позволит взять себя голыми руками. Но ведь даже есть выражение: «отдать в хорошие руки»?
Иванна смотрела на хорошие уверенные руки Давора – за все время тот не сделал ни одного необязательного или спонтанного движения. Потому что человек, который имеет дело с тканью пространства, не может позволить себе спонтанных движений… зато может позволить себе пить виски в перерыве между композициями и смотреть ей в глаза так, что уже все – духовая секция, струнные и ударные, академический хор и первая скрипка – заинтригованно нет-нет да и поглядывают в ее сторону, насколько позволяет им занятость в процессе и расположение на сцене. Давора же, похоже, никак не сковывает его собственное расположение, то фиксированное место, откуда он управляет всем оркестром. Он просто, не теряя обзора, развернулся к Иванне, чтобы
«Всем телом, не побоимся сказать…» – подумала Иванна и улыбнулась.
И он немедленно улыбнулся ей в ответ.
Несмотря на всю свою увлеченность тонкостями его техники и богатым разнообразием уже сгенерированных им объектов, она в очередной раз внутренне ахнула от этой улыбки.
С такой своей реакцией она поделать ничего не могла.
Девушка все-таки сказала ему «спасибо». Что она еще могла ему сказать? Только спасибо. Или хвала – по-сербски.
– Хвала, Давор, – сказала девушка, когда он подошел к ней, немного порозовевший, со спутанными волосами и с блестящими глазами. – Спасибо.
Он легко положил руку ей на плечо и, улыбаясь, поцеловал в щеку. То, как он это сделал, привело ее в какое-то невероятное смущение или смятение. Иванна растерялась. Это был не мужской поцелуй, не какой-то там родственный или отеческий, и не такой, когда тебя жалеют или утешают. Так может поцеловать ребенок – легко, просто так,скользнув напоследок щекой по щеке.
– Как тебя зовут? – спросил Давор.
Не пройдет и двух дней, как Иванна с иронией (неуместной, в общем-то, в такой ситуации) поймет главное: в тот момент, когда в аэропорту Фрайбурга от самолета откатили трап, случайности в ее жизни кончились. Они должны были встретиться именно здесь и вместе сделать то, что, вообще-то, не под силу людям, кем бы эти люди себя ни считали. Шансов у них мало, и сил не так уж много, и надежды, но теперь, по крайней мере, они были вместе.
Части целого.
– Иванна? – удивился он. – Никогда бы не подумал…
Что можно сказать о человеке, который сначала целуется, а после знакомится? Который без предупреждения осуществляет по отношению к тебе полномасштабную интервенцию, а после как ни в чем не бывало спрашивает «как тебя зовут»?
– Даже не знаю, что сказать… – Давор сунул руки в карманы брюк, смяв полы пиджака. – Наверное, я должен извиниться. Или нет?
– Нет, – покачала головой Иванна, – не должен.
Он покивал, улыбаясь, и видно было, что человек не знает, что еще сказать, но и уходить никуда не собирается.
– Зачем вы это сделали?
Иванна поймала себя на том, что стоит к нему значительно ближе, чем обычно стоит по отношению к собеседнику. Прямо-таки упирается носом в его небритый подбородок. У нее, слава богу, всегда было чувство личного пространства – как своего, так и чужого, – и она не выносила, когда кто-то в разговоре подходил к ней ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Включая, между прочим, и близких людей. Но сейчас они с Давором стояли, практически касаясь друг друга, и Иванна не испытывала никакого неудобства, даже не задумывалась о том, кто первый дистанцию нарушил.
– Тут меня на пресс-конференции спросили: «Как вы делаете это?»
– Не «как», – уточнила Иванна, – а «зачем». Хотя «как» – меня тоже очень интересует. Как вы делаете это вообще, и зачем вы сделали это для меня.
– Ну, шизофреник шизофреника чувствует издалека, – пожал плечами Давор, и по щеке Иванны легко скользнула прядь его волос.
– Мы с вами похожи на шизофреников?
– Что значит – похожи? – Он рассмеялся. – Мы с тобой стопроцентные шизофреники. Настоящие психи и пограничники. Я, правда, в этом никогда и никому не признаюсь, но сейчас совсем другое дело. Нам с тобой, в силу нашей природы, неведомо, что возможно, а что невозможно. Что можно, а чего нельзя. Не в моральном, конечно, смысле, а в… – Давор задумался.