Бедный маленький мир

Козлова Марина Валерьевна

Поэтому Владимиров поблагодарил телефонного собеседника за приглашение и за анекдот, а от встречи отказался. Но заметил, что у него тоже есть с кем пообщаться по данному неприятному поводу, и лично он сделает все, чтобы большой бизнес обходил господина Куликова десятой дорогой. И еще добавил, что не надо его пугать Ходорковским. Девяностые пережили, пуганые.

– Неразумно, – обронил собеседник. – Очень недальновидно.

– Вот и все, – завершил рассказ Зоран. – Мне очень жаль, что я не успел. А на вас лица нет.

– Ежики… – обронил я. – Откуда вы знаете про ежиков? Такие подробности…

–

Эккерт нас познакомил, – просто сказал он. – Я приехал к нему с тем же предложением, с каким пришел к Иванне. На старости лет Эккерт стал мягче, к тому же по-стариковски сочувствовал болеющему Стефану. Он сказал, что сворачивает проекты, потому что уже не видит в объединении особого смысла, кроме, возможно, символического. Еще он предупредил меня, что «фактор Ираклия» – его точные слова – может стать очень большой проблемой для всех, кто старается удерживать рациональность и баланс, и чтобы я был осторожен к нему. В то же время к Эккерту прилетел ваш друг, так что нам удалось поговорить.

Я ничего об этом не знал. Но я много чего не знал – олигарх Александр Иванович Владимиров не очень любил говорить о бизнесе, чувствовал себя по отношению к нему рабочим, а не поэтом, и какая-нибудь навороченная лебедка для паруса могла вызвать у него намного больше эмоций, чем запуск нового цеха листопроката.

– А Булатовы? Папа и дочка. Тоже рук Ираклия дело?

– Не знаю. – Зоран покачал головой. – Там вообще какая-то темная история. Когда мы говорили с Эккертом об Ираклии, он рассказал мне историю Маши Булатовой и ее непонятной гибели. Оказывается, у нее в то время был какой-то весенний авитаминоз и ей кололи витамины. Может, перепутали препараты? Случайно. Знаете, такое бывает.

– Но ведь в крови ничего не нашли.

– Но ведь и препараты разные бывают… – усмехнулся Зоран. – У Эккерта была своя версия, правда, но мы ее теперь уже не проверим. Дело в том, что сестра Валерия имела доступ к работе в открытой части архива – она как-то совсем охладела к своей предыдущей специальности и хотела стать антропологом. Засиживалась допоздна, иногда способна была и ночь просидеть, читая какой-нибудь текст. Эккерт думает, что она могла стать невольным свидетелем того, как Ираклий вывозит архив. Кому-то сказала… В любом случае, Эккерт достаточно быстро узнал о краже из архива сам.

А отец Маши… О нем я ничего не знаю, Алекс. Что за дела у него были с Эккертом, знаком ли он был с Ираклием, в какие проекты был включен – не в курсе, извините.

Мы сидели на берегу и пили пятую бутылку вина.

– Оставайтесь, – предложил Зоран. – Работы много, невероятно интересной. Вас, в отличие от меня, несчастного, не разыскивает эта сука дель Понте, вы чисты и абсолютно никому не известны. Я уже сейчас могу начать вашу ассимиляцию в Вене, мне все равно там нужен директор-координатор по проекту «Столицы империй». Хороший креативный проект, в основе которого лежит допущение, что идея города исторически и, главное, метафизически мощнее идеи государства. У вас будут дом, хороший годовой доход и все такое прочее. Заключим контракт… Алекс, отреагируйте, пока вы еще не напились в хлам. И я предлагаю вам свою дружбу, если это не звучит для вас дико…

На следующий день, где-то после полудня,

на том же сером мульти-вэне мы едем в Вестервик и там, в маленьком безликом ресторане, в котором, кроме нас, никого нет (почему, интересно?), отмечаем мою контрактацию. Поначалу я пытался критиковать идею ресторана, но Зоран проявил неожиданное упрямство и резко сказал «к какой-то матери, я не в тюрьме!». Я в общем виде начал понимать, что есть ситуации, когда ему временно отказывают тормоза, и его фраза «На определенном этапе я возглавил несколько военных операций. А что, нельзя?» достаточно точно характеризует его непростой балканский характер.

Празднуем неторопливо и мало говорим. За плотной портьерой лупит по жестяному карнизу серый шведский дождь.

– Ну, пора нам, тем не менее, – говорит Зоран. Он немного пьян, и настроение у него какое-то странное. Время от времени мой новый шеф и друг замолкает и смотрит куда-то сквозь меня.

Мы подъезжаем к дому. Сильный ветер и ливень, настоящая буря, сквозь которую почти не видно главную часть пейзажа – одинокую сосну. Зоран первый выходит в эту бурю, и я потом буду часто вспоминать в рапиде, в замедленной черно-белой съемке, как он поднимает воротник легкой вельветовой куртки, выходит из машины, делает несколько широких шагов вперед, останавливается и обнимает кого-то. У меня по лицу течет вода, и сквозь нее я вижу, что он целует высокую светловолосую женщину, обхватив ее лицо ладонями, закрыв глаза, на страшном ветру, который чуть не сбивает с ног.

В этом текучем серо-серебристом пейзаже есть три относительно статичных объекта, за которые сторонний наблюдатель может зацепиться взглядом, – сосна на берегу, я со своими очками в руках, и Зоран с Сандой, которые в данный момент образуют единое целое.

Они оба очень красивые и абсолютно мокрые. Он гладит ее лицо и снимает губами капли с ее ресниц. Смотреть на это невозможно, не смотреть – тоже. И я вдруг понимаю, что вижу чудо – совершенно невероятный в нашем бедном маленьком мире длящийся миг счастья. А Иванна уверяла меня совсем недавно, что счастье – категория рефлексивная и никогда не встречается здесь и теперь, а только вчера…

* * *

– Ну, вот видите, – въезжая в город, весело сказал таксист, – я вас, как на ракете, доставил. За час десять. Вам в Чернигове куда?

Было пять минут восьмого. Иванна прижала к лицу влажные ладони, скомандовала:

– На Красную площадь. Давайте быстрее, здесь близко.

Он посмотрел на нее искоса, с испугом. Потом вдруг нервно попросил:

– Сначала расплатитесь.

И, уже засовывая триста долларов во внутренний карман куртки, виновато произнес:

– Я… э… не хочу вас расстраивать, но Красная площадь – это в Москве.

Иванна засмеялась, и ее сердце немного успокоилось, перестало бить изнутри по барабанным перепонкам.

– Как вас зовут? – спросила она, впервые посмотрев в его лицо – до сих пор смотрела только на дорогу. Таксист был лысоватым, веснушчатым, довольно молодым. Наверное, моложе ее. Брови домиком.

– Коля, – заулыбался он, – Николай.

– Коля, в Чернигове тоже есть Красная площадь. Находится вон за тем поворотом. Спасибо вам, вы настоящий Шумахер.