Бедный маленький мир
Шрифт:
– Про плиту. Я, между прочим, знаю, что говорю.
– Доминика, – расстроилась Санда, – у тебя бред.
– Бред? – Доминика резко встала и запахнула полы халата. – Из-за подобного бреда я уже больше десяти лет не замужем, хотя могла бы выйти тысячу раз.
– А-а, ты об этом… – Санда cъела апельсин и взялась за курагу. – Лучше бы ты мне бутерброд с колбасой принесла.
– Наверное, я должна сказать тебе правду. – Доминика села на край кровати и теперь смотрела на свои ноги.
– Залазь ко мне под одеяло греться, – засмеялась Санда. – Знаю я твою правду. Ну, чего
Она обняла притихшую испуганную Доминику, укрыла ее одеялом и убрала прядь волос с ее лица.
– Как же мне не знать, – тихо сказала Санда. – Давор – родной человек, ты – родной человек. Разве я не вижу, что с тобой происходит в его присутствии?
– О господи, – простонала Доминика, – я даже не подозревала. И ты меня еще гладишь по голове и не… и не ненавидишь?
– Дура, – Санда поцеловала подругу в ухо, – я за тебя все время переживаю. Только ты не плачь, не плачь, пожалуйста, это же жизнь, ее формы и краски. А Зоран…
В тот момент с ней что-то произошло. Было тихо, в плечо сопела заплаканная Доминика, и вдруг Санда вспомнила, как губы Зорана перемещались по ее лицу от лба к шее, и сердце, которого она не чувствовала до сих пор, часто забилось в горле – под его губами, и стало совсем нечем дышать.
– Я сейчас, – сказала она тихой, как мышка, Доминике и ушла в гостиную. Взяла со стола свой мобильный телефон и трясущейся рукой, с трудом попадая по кнопкам, набрала номер, который, оказывается, никогда не забывала.
– Слушаю вас, – ответил незнакомый голос, ломкий, как будто принадлежал мальчику-подростку.
– Мне нужно найти полковника, – сказала она, не чувствуя под собой ног.
– Вы Санда?
Она чуть не выронила трубку, потому что никак не ожидала такого вопроса. Как будто все десять лет на странном стационарном белградском телефоне круглосуточный диспетчерский пост только и делал, что ждал ее звонка.
– Да, – прошептала она. – Я – Санда.
– Сейчас он вам позвонит.
Санда подняла глаза и увидела прямо перед лицом бледно-серебристый, как полная луна, циферблат напольных часов. Было ровно три часа ночи. Вместе с тихим боем часов зазвонил ее телефон, и она выдохнула в трубку:
– Да. Да, Зоран.
– Я люблю тебя, – сказал он близким, низким, уставшим голосом. – Я больше не могу.
Саша имел несчастье проследить за своими деньгами. Так – в изложении Зорана – началась эта печальная история, которая закончилась для него возле Бессарабки и уничтожила мою прежнюю простую и понятную жизнь.
Александр Иванович Владимиров, украинский олигарх, любитель Стругацких и Хармса и мой друг, имел одну простительную и вполне объяснимую слабость – его беспокоило все, что относилось к наращиванию интеллектуального потенциала страны. И он очень хотел сделать одну штуку.
Никто больше его не понимал, но тут нашелся человек, который хотел сделать точно такую же штуку. Он тоже считал, что Украине нужна своеобразная «Фабрика мысли». Ираклий был того же мнения. Их представили друг другу не где-нибудь, а в самых что ни на есть коридорах власти, познакомил их тогдашний
Доподлинно неизвестно, какими темпами развивалась их коммуникация и насколько неформально, но известно, что договоренность была следующей: Владимиров выступает единственным инвестором проекта украинской «Фабрики мысли», а исследовательские структуры Ираклия разрабатывают общую концепцию, содержательное наполнение, старт первых проектов, администрирование на запуске, организационную поддержку и хед-хантинг. Траншей было три. После первого Владимиров получил концепцию, после второго Ираклий привез его в новое отдельно стоящее здание на Гоголевской, в котором уже был оборудован конференц-зал с активными экранами и микрофонами, и еще продемонстрировал бесконечные квадратные метры новых «макинтошей» и мощных серверов, один из которых предназначался исключительно для кодирования и архивирования информации и мог вместить в себя десять – пятнадцать библиотек Конгресса США.
Как все люди, сделавшие свой основной капитал на промышленности, Саша Владимиров относился с большим пиететом к игрушкам постиндустриального мира и к тем, кто в них разбирается. Но наивным он не был. И попросил шефа своей службы безопасности, скромного неприметного седого дяденьку, которого все во владимировской империи называли дядя Гриша, проверить движение первых двух траншей, в сумме – около шести миллионов долларов. Предчувствие его не обмануло – со счета, открытого специально для проекта, деньги ушли на словацкую компанию «Иннал», следов которой дядя Гриша не обнаружил ни в Словакии, ни вообще нигде в мире.
Ираклий как будто растворился в воздухе, а через несколько дней Владимирову позвонил шапочно знакомый ему тогдашний заместитель главы Совета безопасности Украины, как бы вскользь вспомнил о Ходорковском, рассказал не имеющий отношения к делу анекдот и предложил сотрудничать с Ираклием и в дальнейшем. Саша понял, что наступил на вилы. Тактика государственного рэкета была ему знакома, и при всех его нечеловеческих усилиях по легалайзу, белым зарплатам и социальной ответственности неуязвимым он, конечно, не был. Поэтому Александр немедленно, буквально в пожарном порядке начал свое движение во власть, а ребята из дяди-Гришиного отдела нашли маму Ираклия, Леру Нотенадзе. И уже благодаря ей нашли Эккерта.
Спустя некоторое время ему снова позвонил высокопоставленный сотрудник СБУ и напомнил, что статью за экономические преступления еще никто не отменял. Потом рассказал дурацкий анекдот о ежиках и выразил готовность быть посредником – или, как он выразился, «медиатором» – при встрече Владимирова и Ираклия.
Сумма в шесть миллионов была для Александра не то чтобы большой, но принципиальной. Вынужденное общение с представителем силового ведомства заставило его почувствовать себя униженным и беззащитным, а из страны он уезжать не хотел. Совсем, категорически не хотел уезжать. Потому что ему нравилась (или, как говорила его дочка Ника, «перла») именно эта страна.