Бедный маленький мир

Козлова Марина Валерьевна

– Да, – подтвердил я. – Католическое воспитание.

Мы сидели на каких-то плоских камнях на берегу фьорда, между нами на белом полотенце лежал козий сыр в пепле и стояло четыре бутылки красного сухого вина. Зоран сказал, что надо сразу взять четыре и не морочить себе голову. Вино пили прямо из бутылок.

– Католическое воспитание – это что-то, – угрюмо произнес Зоран, поднял бутылку и стал смотреть ее на свет. Удовлетворенно кивнул… – Играет… Да, католики прекрасно воспитывают характер. Далеко не все концепции формирования личности уделяют этому внимание. Считается, что воспитание включает в себя уважение к старшим, вежливость и знание протокола. Ну и еще всякое там это морально-этическое разнообразное – не убий, не укради. А вот способность держать спину, переносить трудности, одиночество, страдания и не терять лица… Я вот только

после сорока стал понимать, что мне передали как бы внешние контуры, форму. Как будто, например, все время ходишь в водолазном костюме. А там внутри… В конце концов оказалось, что я – слабый человек. Слабый.

– Снаружи не видно. – Я искоса посмотрел на его руку с золотым браслетом в виде меандра на крепком узком запястье и подумал, что вот я, к примеру, никакого серьезного оружия в руках не держал. А вот он держал.

– Дело в нашей славянской ментальности, – сказал я ему в утешение. – У нас все время рефлексия, мы все время занижаем самооценку и маемся, как придурки.

– Да, я маюсь, как придурок, – охотно согласился Зоран, – совершенно верно. Но потому, что я потерял логику процесса и его смысл, а вовсе не из-за… И кстати, считаю, что славяне склонны сильно преувеличивать глубины и уровень своей ментальности. Глупости все это. Хотите, я вам скажу, что никакой ментальности вообще не существует? Вы ее видели? Не видели. И я не видел.

Он сделал большой глоток.

Логика, осмысленность, рациональность. За последние несколько месяцев эти слова я слышал чаще, чем за всю свою предыдущую жизнь. Зоран с Иванной, бойцы невидимого фронта, – два сапога пара. Они обязательно должны понравиться друг другу.

– Не отвечает? – спросил Зоран, который, кажется, еще и мысли читает.

Да, не отвечает. Иванна мне не отвечает. Она вне зоны, и ее, по всей видимости, нет в Чернигове. По крайней мере, Кроль ее не нашел. Сказал что-то вроде «Манька дома – Ваньки нет». Ну, в том смысле, что сначала она ему звонила, про меня спрашивала, теперь вот я ему звоню, ее ищу, а встретиться мы с ней никак не можем. И теперь мне нужно бежать, ехать, разыскать ее и сказать, что я жив. Потому что знаю, что она подумала, не застав меня дома. Иванна может быть в Киеве и может быть у Юськи в Москве, но – маловероятно. Может быть во Фрайбурге. А у меня нет ничьих телефонов – ни Виктора, ни Юськи, ни Генрика Морано. Потому что я идиот. И вместо того чтобы что-то делать, сижу на берегу какого-то фьорда и пью вино в компании генерала армии Милошевича, военного преступника, наследника сербского престола и шефа Второй Вертикали в одном лице.

Все это я сообщаю Зорану, и он долго смотрит на меня, склонив голову к плечу. Его нечеловеческие глаза смеются, от чего как будто теплеют.

– Вот и пейте вино, – наконец говорит мне странный человек. – Никуда ваша Иванна не денется. Она во Фрайбурге, как мне доложили час назад. Все с ней в порядке, руки-ноги целы, время от времени ходит гулять к озеру. Как и мы с вами.

Прямо под нашими ногами, в воде, проплывает какой-то ужик или угорь. Вино не пьянит совершенно, но в левом виске стучит какой-то молоточек. Я вдруг чувствую, что безумно устал. Не за сегодняшний день, а принципе. И ловлю себя на мысли, что мне, оказывается, хорошо вот так сидеть на берегу, и нет сил двигаться куда-то. Оттого, что с Иванной все в порядке, меня отпускает и немного развозит.

– К тому же я не наследник престола, – уточняет Зоран. – В Сербии монархическая идея, несмотря на обилие королевских домов, понятие относительное. В силу экстремальности сербской истории закона о престолонаследии, по сути, не было. Или он как бы формально был, но цинично не соблюдался. Игнорировался, одним словом. Как там в вашей чудесной русской поговорке? Кто раньше встал, того и тапки.

Над водой плавают клочья тумана, и бледный скандинавский закат подсвечивает их бежевым. Спаниель Лайсан косит на меня строгим глазом и с подвыванием зевает.

– Я бы и один поехал к Иванне, – задумчиво говорит Зоран. – Но лучше, если вы, Алекс, меня представите. Потому что, боюсь, она видит во мне врага. И я не уверен в успехе. Совсем не уверен. Но хочу попытаться ей объяснить, что никакой принципиальной разницы в нашей деятельности я не вижу. Перестал видеть.

– Но Иванна и не осуществляет никакой деятельности, – вдруг понимаю я. – То есть деятельности такого рода. Она не занимается проектированием, ни локальным, ни глобальным, не продолжает в этом смысле дело Эккерта, он ни на что

ее не уполномачивал. Не уполномочивал… В общем, насколько я знаю, он ее к этому не готовил и ни о чем не просил…

– Нам с ней нужно совершить одно совместное действие, – перебивает меня Зоран. – Вместе и одновременно. Скромно назовем это действие историческим. Нам надо слить Вертикали, объединиться. Методологические разногласия, которые когда-то раскололи сообщество, выглядят анахронично, и конфликт утратил сущность. Какие границы морали? Смотрите… Конгресс США своей резолюцией признает геноцид армян, и Турция немедленно впадает в истерику. Тогда Буш говорит: да, конечно, мы должны чтить память загубленных христианских душ, но ведь Турция наш стратегический партнер по борьбе с терроризмом. Получается моральная шизофрения, непреодолимое раздвоение моральных установок, и это еще листочки…

– Цветочки, – машинально поправляю я.

– Да, цветочки. Россия за отмену резолюции по Косово начинает буквально всасывать Сербию в свои госхолдинги. Нужно Сербии такое взаимопроникновение? Но деться ей некуда. Маленькая бедная страна, без нефти и газа, без выхода к морю, вынуждена заняться геополитической проституцией… Если ее не поимеет Россия, поимеет Евросоюз. Вы где-нибудь тут видите границы морали? Бред сплошной и желание выглядеть чистенькими при этом бесконечном и повсеместном свинстве. Кларк, значит, был преступником, а Эккерт – весь в белом. Короче. Мы должны восстановить целое и объединить архивы.

За время общения с Зораном я об архивах слышу уже в который раз. Зато Иванна ни о каких архивах никогда мне не говорила. И я даже допускаю, что она ничего о них не знает. Конечно, мне удобнее думать именно таким образом, чем предположить, что она что-то от меня скрывала.

– Наверное, вы не знаете, за что Эккерт выгнал Ираклия? – Зоран встает и потягивается. Он стоит на берегу, уверенно расставив ноги и сцепив руки на затылке. Лайсан тут же дисциплинированно встает рядом с его ногой. – Ираклий – вор он украл часть архива. К счастью, Эккерт изначально архив диверсифицировал, что-то находилось в относительном доступе для его людей, но основной массив он спрятал так, что о его местонахождении не знал даже Кларк. А Иванна, я думаю, знает. Поэтому Ираклию она нужна живой и невредимой. Возможно, в последнее время стоимость эккертовского архива выросла на несколько порядков, но не исключено также, что кое-что оттуда нужно ему как предмет торга или шантажа.

– Да что там, в том архиве? – не выдержал я. – Способ изготовления философского камня? Рецепт эликсира бессмертия?

– Продолжайте, Алекс, – поощряет меня Зоран. – Мне интересно, как долго вы способны, не сбиваясь, перечислять главные вожделения нашего несчастного, забытого Богом человечества.

Я вспоминаю еще святой Грааль, нуль-транспортировку и Эскалибур, после чего сдаюсь.

– Когда случился раскол, произошел и раздел имущества… Ничего, если я сделаю глоточек из вашей бутылки? Свое вино я уже выпил. Так вот, архив был разделен на две части. Процесс дележа оказался длительным и непростым, избрали принцип, что части должны быть сравнимы по ценности, а ценность некоторых… э… экземпляров определить было невероятно трудно. Но ничего, получилось, они же были аристократы и джентльмены. Поэтому никто не ушел обиженным. Каждая Вертикаль продолжала наращивать свою часть архива, финансируя исследовательские программы и поисковые экспедиции, а в некоторых случаях кое-что и покупали. У Эккерта есть, например, весь Тесла, я имею в виду его разработки, конечно. Я знаю, Ираклию он не достался. А вы не представляете себе, что они такое. Эккерт выкупил его, пользуясь связями в Третьем рейхе, с одной стороны, и личным знакомством с высшим советским руководством, с другой. Так они и людей выкупали, в том числе у Сталина, и очень даже успешно. Так вот Ираклий украл часть архива Эккерта, следовательно, теперь частей три. Это одна из двух причин, почему я не могу при всем желании просто убрать Ираклия. Вторая причина – мне нужно понять, что он делает. А ведь явно разворачивает большой проект, только мне непонятно его содержание. И мне неприятно, когда мне что-то непонятно. Мы обязаны контролировать ситуацию и не можем позволить себе крупно проигрывать. Я очень хочу, чтобы у нас с Иванной случился этакий брак по расчету. Ну не смотрите на меня так, это метафора… Я смогу ей предоставить необходимую защиту и очень рассчитываю на ее интеллект и интуицию. Я о ней кое-что понимаю. У меня таких людей нет. Да и мне она даст фору при желании.