Бедный негр
Шрифт:
Рядом с конями и следом за ними, ухватившись за стремя и сохраняя суровое молчание, шли маркитантки, храбрые подруги повстанцев. В заплечных мешках они несли горшки, сковороды и разную снедь, некоторые из них вели в поводу тяжело нагруженных мулов, распространяя вокруг себя запах йодоформа и поднимая босыми ногами тучи пыли.
В этих местах не проходили кровопролитные сражения, и земля здесь не была усеяна трупами, как в других районах страны. Здесь случались мелкие стычки и перестрелки, когда вдруг дозор федералистов осмеливался подойти к окраине селения, где были расположены правительственные войска. Зато в здецших местах на славу поработал огонь; начиная
Вот почему среди столпившихся у порогов своих ранчо женщин, притихших при виде угрюмой колонны федералистов, пробежал шумок:
— А дымком-то от них попахивает.
То были обстрелянные в боях с врагом, бывалые воины. Они не избегали сражений, подобно другим лесным отрядам, которые пробавлялись безнаказанными грабежами. Педро Мигель всегда держал своих людей в боевой готовности, предоставляя им только самый необходимый отдых; солдатам не следовало забывать, что в ратной жизни не бывает дней отдыха.
Не жалел Педро Мигель ни своей жизни, ни жизни повстанцев — вначале отряд его был намного больше, — ибо полагал, что на то и война, чтобы гибнуть на ней, и, подавая другим пример, он первым кидался в бой во главе своих партизан.
Отчитывая его за такое неподобающее начальнику поведение, Хуан Коромото говорил:
— Неужели ты не понимаешь, что стоит тебе погибнуть, как распадется весь отряд.
На это Педро Мигель отвечал:
— Почему ты так думаешь? У вас найдется другой начальник, и война будет идти своим чередом. Вести войну необязательно должен один определенный человек. Война сама выдвигает людей, по мере того как в них приходит нужда, — сегодня одних, завтра других, причем совсем для разных дел. Война убивает людей, и ей неважно, кто ты: федералист или гот, ей важен общий итог. Так что если бы мы не воевали для того, чтобы, когда все это окончится, жизнь стала лучше, чем она была до сих пор, то мы просто-напросто были бы убийцами.
Подчиненные Педро Мигеля не очень разбирались в этих премудрых речах командира; но даже независимо от того, что он заворожил, околдовал их всех, вселил в них беспримерную ярость и гнев, ни один из них все равно не осмелился бы дезертировать из отряда: еще в самом начале кампании Педро Мигель не пожалел сил для того, чтобы разыскать и расстрелять двух-трех дезертиров.
— Пускай дезертируют правительственные солдаты, — часто повторял он, — им это положено, ведь их насильно вербуют в армию, а революционер идет за мной по доброй воле. Я никого не только не вербовал, но даже не приглашал, и потому ему положено, как он сам это себе избрал, погибнуть в бою, если не хочет помереть другим манером со свинцом в спийе.
— А если все вдруг возьмут и оставят тебя, чтобы избавиться от этого самого свинца в спине? — пользуясь своей дружбой с Педро Мигелем, запросто спросил его Хуан Коромото.
— Тогда я пойду в бой один, — ответил Педро Мигель. — Мою войну я несу в своем сердце, и она окончится, когда придет конец и мне. Педро Мигель Мститель родился на остриях штыков, и на них он должен окончить свой путь.
Хуан Коромото пристально глядел на своего командира, который продолжал:
— Однажды один человек сказал мне, что в этой войне люди обретут самих себя, и так оно и есть на самом деле. Педро Мигель Мститель знает, кто он такой и ради чего он появился на свет.
Педро Мигель сознавал, что одними разрушениями не добьешься социальных преобразований в стране — туманная
Но снова, как это не раз случалось в истории, революция вступила в один из тех неизбежных периодов, когда все желания ее участников устремлялись к низменным личным целям. Это являлось следствием тех неудач и поражений, которые терпели в этой войне сражающиеся стороны, а также усталостью их войск. Деморализованные части, как правительственных войск, так и федералистских, распадались на отдельные банды, которые шныряли по лесам, грабя и убивая местных жителей.
Дух разброда уже охватил и ряды федералистов. И если он еще не проник в отряд Педро Мигеля, то только потому, что командир не давал передышки своим повстанцам, непрестанно бросая их в бой. Однако что-нибудь да значило это угрюмое молчание, которое хранили шестьдесят всадников, следуя за своим вожаком, упрямо смотревшим вперед.
В гнетущей тишину, нависшей над селением Лас-Майяс, на которое смотрело с вышины поблекшее от пожарищ тускло-желтое солнце, чувствовалось приближение неминуемой беды.
Часовой Деограсиас исполнял устав с рвением африканца, поклоняющегося своему божку. Когда он стоял на часах по стойке «смирно», то не только внешне, но, казалось, и внутренне походил на нерушимый базальтовый столб, на котором зиждется наша земля. И как ни странно, этот ревностный служака ужасно любил наряжаться. Ему нравилось лихо напялить себе на голову высокое военное кепи, которое едва держалось на его жестких всклокоченных курчавых волосах. Это был трофей, который Деограсиас снял с убитого им солдата правительственных войск.
Но так или иначе, Деограсиас был замечательным часовым. Вот и сейчас, стоило ему увидеть, как из-за поворота дороги показалась голова хорошо знакомого мула, он закричал, как положено по уставу:
— Стой!
Мул невозмутимо продолжал взбираться по откосу холма, на вершине которого расположился лагерем отряд Педро Мигеля Мстителя. За первым мулом показалась голова второго, тоже не менее знакомого нашему ревностному стражу, который вдруг, вскинув ружье, снова крикнул:
— Стой! Кто идет?
— Да это я, Краснуха, — ответила, показываясь из-за угла, маркитантка, ведя в поводу третьего мула.
Ревностный служака наставительно заметил:
— До каких пор я буду объяснять вам, как следует исполнять устав? Как только услышишь окрик «стой», остановись точно вкопанный. А на вопрос: «Кто идет?» — отвечай: «Родина!» И жди, покуда тебя не спросят, кто ты и откуда, а тогда отвечай свое имя и прозвание, а наперед всего наш пароль: «Бог и федерация!»
Этот девиз, употребляемый федералистами в прокламациях и манифестах, был весьма ловким изобретением, ибо он помогал сплачивать всех приверженцев дела федерации. В данном случае он говорил о том почтении, с каким относился к этому делу Деограсиас, выразитель мнения большинства федералистов, в душе которых политика тесно переплеталась с религией, примитивной и фанатически-языческой. Но Краснуха, в отличие от Деограсиаса, относилась к уставу с великим безразличием. Вот почему в ответ на строгий выговор часового она, ударяя мула палкой, проговорила: