Бег времени. Тысяча семьсот

Oh panic

Собрав всю волю и остатки душевного спокойствия, я медленно потянул ткань на портрете и она тихо, лаская холст, стекла на пол, показав взору Гвендолин в платье 18 века с шалью в руках. В душе я оплакивал нас кровавыми слезами. Не суждено троим быть счастливыми, обязательно кто-нибудь во всех уравнениях жизни оставался в одиночестве, со своим мертвецом на руках. Жизнь разорвала, растерзала нас, бросив калеками на выживание. Мы - уже простейший вид организма, не люди.

Осторожно коснувшись кончиком пальца изображения, почувствовал гладкость линий и виртуозность рельефного

мазка мастера. А глаза у девушки синие-синие… Дано мне в них еще раз заглянуть? Чтобы вспомнить, чтобы не забывать, чтобы ожить снова.

– Здравствуйте, графиня Шарлотта Бенфорд, - прошептал я ей, глядя в лицо любимой.
– Это всего лишь я.

В комнате действительно пахло гарью. И это уже не казалось воспоминанием или игрой разума. Оглядевшись по сторонам, я не увидел ни намека на дым, к тому же пожарная сигнализация молчала. Резкий звук напугал меня, заставив подскочить на месте – у меня в кармане орал мобильник, срывая криком Green Day всю таинственность с дома и комнаты. Я ухмыльнулся своему взвинченному нервному состоянию, доставая из кармана мобильник и, не глядя, нажимая на входящий сигнал.

– Алло?

В трубке стоял страшный треск. Что-то среднее между шипением рации, сильным дождем и каким-то грохотом. Сквозь все это прорывался женский голос, который было не разобрать.

– Алло! Вас не слышно! Алло? – я зажал ухо пальцем, сосредоточившись на женском голосе, чтобы разобрать хоть слово. – Алло! Я не слышу.

Но тут в трубке четко прошептали «прости», словно кто-то стоял возле меня.

И я уронил трубку на пол. Меня прошиб липкий холодный пот. Я чувствовал, как шевелятся волосы на затылке от ужаса.

Телефон возле моих ног черными буквами на ярком дисплее показывал абонента.

ГВЕНДОЛИН ШЕФЕРД

Из трубки все также доносился страшный треск, который теперь напоминал шум горящего Манор Хауса. Я стоял в нерешительности и в панике, не зная, что делать. Собрав остатки смелости, дрожащей рукой, потянулся к мобильнику, чтобы поднять. Но стоило поднести руку к телефону, как аппарат тут же замолк и погас, показывая теперь лишь черную стеклянную поверхность экрана. Что это было сейчас?

Я рассматривал мобильник в руке, словно впервые видел его. Как это возможно? Может, кто баловался? Но я слышал ее голос, как тогда на холме…

В эту самую секунду ощутил тяжелую напряженную тишину и некое движение за спиной, словно кто-то стоял сзади и прожигал своим взглядом мне затылок. Медленно, мысленно готовясь к бегству, в дичайшем ужасе обернулся и натолкнулся на пронзительный взгляд голубых глаз портрета. Гвендолин с картины смотрела на меня, как живая. Я почувствовал, как зашевелились волосы на голове, а тело покрылось мурашками. Меня охватил какой-то первобытный животный страх, потому что я не мог отвести взгляда от картины.

Я стал пятиться назад. Сделав пару шагов под хищным взором портрета, который словно внимательно следил за каждым малейшим действием, я резко развернулся и практически бегом направился к выходу.

Но стоило мне подбежать к двери, как

она с ужасающим грохотом закрылась передо мной, что посыпалась штукатурка с потолка, будто кто-то с той стороны захлопнул ее с нечеловеческой силой. Ужас был уже не сдерживаемым, я терял остатки самообладания: мое сердце билось с бешеной скоростью, в ушах стоял звон, ноги онемели, как и тело, которое уже не слушалось меня. Один сплошной инстинкт выживания перед лицом неопознанного и невидимого врага. Как зверь, загнанный в ловушку, я уставился на дверь, спиной чувствуя и всей кожей, что сзади кто-то стоит. Осторожно, не поворачивая головы, косясь вправо, заглянул в зеркало, висящее на стене, чтобы наконец-то лицезреть своего демона.

Она стояла мертвецки бледная и смотрела на меня в отражении. Ее домашнее платье, как тогда было порвано и испачкано, а на груди разрасталось кровавое пятно. Это была секунда, даже меньше, когда наши взгляды встретились, потому что потом с оглушающим звоном, брызгами осколков, ранящими, как иглы, летящими мне в лицо, гладь зеркала взорвалась. Я еле успел отвернуться, защищая глаза, но чувствуя, как стеклянное крошево ранило, впиваясь и разрезая мою кожу. Не открывая глаз, действуя интуицией, я выбил плечом дверь и вылетел в коридор. Пару ударов сердца, и я уже несся к Джулии на скамейке, наблюдая, как она впитывала мою панику, менялась в лице и бежала навстречу. Мороз кусал свежие царапины, кровь теплыми струйками стекала со лба на правый глаз и мешала видеть, лиясь за шиворот.

Мы удирали, как оголтелые. Заворачивая с подъездной дорожки на главное шоссе, я кинул взгляд на дом: не знаю, показалось или нет, но в окне галереи я четко увидел мертвенно-бледную Гвендолин, смотрящую на убегающую от нее пару.

========== В этом доме нет ни души. Гвендолин ==========

Я знаю, что происходит. Вижу это сквозь пелену дыма.

Дом пуст. В нем ни души.

Лишь мы.

Лишь мы…

Призраки прошлого.

Убитые.

Потерянные.

Ничтожные.

За нами никто не придет.

Никто не отыщет.

Одни.

Мы в этом доме одни.

И все же нас тысяча.

Мертвые.

Безызвестные. Брошенные.

Кто мы?

Кто ты?

Не услышишь ответа.

Нас нет. У нас нет имен.

Лишь лица. Сплошные лица.

Гуляют по дому как ветер.

Они – ветер. Вы чувствуете его кожей.

Холодные.

Ждущие.

Уставшие.

Вот дверь. Она ведет на волю.

Но ни один не преступил порога.

Без воли человека

(есть иль…)

Нет деянья Бога?

Застряли. Мы тут застряли.

И пепел вокруг – забор наш.

Который не в силах мы перелезть.

Кто я?

Не помню.

Зеркало молчит, не видит меня, игнорирует.

Пройдусь мимо, а оно не дышит. Так же как я.

Вот, кто я.

Кто. Я.

Мертвец. Всего лишь мертвец.

Убитая.

Потерянная.

Ничтожная.

И тело мое спалило пожарище.

Дотла. До чертова дна.