Бег времени. Тысяча семьсот
Шрифт:
– Вы же сказали, что ничего не нашли?
– Я сказал, результаты поиска ничего не дали. То есть, среди них нет упоминания Гвендолин или девушки из 21 века. Здесь, - он кивнул на папку, подливая себе в стакан алкоголя, - собраны выписки из хроник, где упоминаются разные девушки никак не связанные с Тайной Ложей, которые по разным причинам оказались в Темпле.
Кажется, до меня медленно доходил смысл. Я открыл папку на первом попавшемся листе:
«21 июня 1924
В 12.00 дня приезжала дама по имени Келли Макдональдс. Назвалась цветочницей с Саммер стрит. Предлагала купить трехцветные фиалки за один соверен».
– И много таких выписок?
Я
– Примерно, 25 упоминаний. Это мало и много, не знаю. Мы решили, что будем тебе давать в день где-то по две даты. Думаем, в неделю-две уложишься. А затем, какими бы результаты не были, ты снова начнешь собирать кровь путешественников для замыкания.
– Можно сейчас приступить к элапсации?
– Не вижу препятствий для этого…
– Отлично! – на какое-то мгновение я воодушевился. Хоть какой-то проблеск надежды, в отличие от них я хоронить Гвендолин не собирался вопреки всем: Хранителям, истории и предсказаниям Сен-Жермена.
– Кстати, вы решили, будете говорить графу о пропаже Гвен?
– Мы решили, что скажем, если твои поиски ни к чему не приведут. А пока знать ему не стоит.
Я снова открыл папку на первой странице. Там стояла дата 2 февраля 1757 года:
«2 часа после полудня - поймана воровка в сердце Тайного ложа. Пароля не знала. Заключена в подземелье, в третью южную камеру. Будет собран совет из членов Внутреннего круга по поводу дальнейшей ее судьбы. Граф Сен-Жермен будет отсутствовать на совете из-за своего пребывания в России. В связи с этим все права Магистра временно возложены на его доверенное лицо - Миро Ракоцци».
– А почему дата начинается с 1757 года?
– Бога ради, Гидеон, я думал, ты сам догадаешься! – дядя был слишком нервным, даже дерганным, таким я его еще никогда не видел. Он словно похудел и поседел, видно, что ему тяжко дались последние двое суток. Он даже не переоделся, а это был нонсенс. Мне всегда казалось, что даже если грянет третья мировая война, и все будут жить в грязи и нищете, даже тогда он будет менять костюм ежедневно. – Ложа была создана когда? В 1745-ом! А до этого никто никакие хроники не вел. Эта девушка единственная за двенадцать лет существования ложи, кто пробрался в нее. И что я тебе объясняю…
Все это время он лихорадочно настраивал хронограф, принесенный и спущенный в южное подземелье с камерами. В связи с тем, что они не собирались говорить графу о том, что Рубин пропал, было решено, что я буду элапсировать тайно, без официальных встреч. Поэтому на все путешествие мне будет дано 20 минут: проверил - Гвен или нет - и сразу в 21 век. А там уже будут разворачивать дальнейший план действий.
Это самая безумная элапсация за все мои путешествия, даже неконтролируемые прыжки я не беру в расчёт. На мне был черный плащ, черный жилет-камзол, белая рубашка виднелась белыми кружевами галстука у горла и белыми островками пышных рукавов. На ногах были темно-коричневые штаны и черные чулки, мягкие кожаные сапоги. Была шпага и черная шляпа, но зато был без парика, с завязанными резинкой волосами в хвост.
Черные перчатки были на мне одеты, чтобы скрыть руки. Самое странное во всем этом, что мне вручили помимо шпаги, платок и пузырек с хлороформом, а за пояс был заткнут дамский Браунинг, добытый неизвестно откуда.
– Итак. Слушай внимательно! Мы тебя отправим в этот же день, но в 5 часов дня. К этому времени все поутихнет вокруг нее. К тому же темнеет там рано, будет темно, и тебе легче будет спрятаться.
– Ab abusu ad usum non valet consequential. Злоупотребление не довод против употребления.
– Правильно! Латынь всегда была твоей сильной стороной. Все готово. Можешь элапсировать.
Укол. Капля крови. Яркая белая вспышка и пол выдернули у меня из-под ног.
Я находился там же, у стены подземелья, только это был февраль 1757 год. Освещение сменилось – меня окружал полумрак, в конце коридора горели факелы. Было дико холодно, поэтому напротив третьей камеры кто-то заботливо поставил большую чугунную переносную печь. В коридоре никого не было. Вся стража стояла за толстой деревянной дверью, ведущей к выходу из темниц. Я медленно начал идти вперед, приближаясь к третьей камере. Я старался идти мягко и бесшумно. Дойдя до камеры, я остановился возле огненной печки и вышел из темноты в свет факелов. Но меня никто не видел, хотя я отлично видел все. Сердце мое сжалось и подпрыгнуло от радости: чтобы быть ближе к теплу, в углу у решетки на тюке с сеном лежала женская фигурка, укутанная с ног до головы в большое коричневого цвета толстое одеяло. Из-под него виднелась макушка с черными волосами.
– Гвен! Гвенни! Это я, Гидеон!
Сердце мое превратилось в тысячу порхающих бабочек. Моей радости не было предела.
Но фигура зашевелилась и села, и тут же бабочки во мне умерли, превратившись в горькое чувство ошибки – обознался. Лицо у девушки было другое, незнакомое. Черты были большие, грубоватые, она ни капли не была похожа на Гвен.
– Простите, обознался, - я был слишком удручен и сконфужен. Как я мог обознаться! Она с Гвен даже рядом не стояла.
– Привет, красавчик! Вас здесь таких собирают что ли? – я ошеломленно смотрел на нее. Понимал, что попал в весьма затруднительное положение. А девушка уже встала с тюка и подошла в плотную к решетке: под темным одеялом, накинутым на плечи, как плащ, виднелось ярко алое платье из тафты с золотой витиеватой вышивкой, которое еще больше показывало различие происхождения девушки и дороговизны платья. – Если хочешь, можешь звать меня хоть Гвенни, хоть Жозефиной, хоть Девой Марией, мне все равно теперь…
– Вы Мария Смит? Осужденная за воровство?
Она томно закатила глаза.
– Ну, сколько можно, а? Я не воровка! Этот придурок Джимми виноват, это он просто решил похвастаться, что знает, как сюда пробраться тайно. Ну, я и пошла. Надоело повторять одно и то же.
Мне почему-то стало смешно, хотя ничего смешного в этом не было. Передо мной стояла девушка, которой завтра вынесут смертельный приговор и отрубят голову. А она пытается свалить всю вину на бедолагу Джимми, которого скорее заставили показать сюда путь, чем он решил похвастаться.
– А платье тоже Джимми дал примерить?
Она надула губки и кокетливо взглянула из-под ресниц своими карими глазами.
– А что, красавчик, нравится? Небось только и мечтаешь, чтобы завалить какую-нибудь девку поблагороднее, чтобы такое платье на ней задрать и сделаться потом ее любовником, чтобы твои долги оплачивала.
– Уж точно не о такой, как ты, мечтаю, - ужасная вульгарная особа. Из ее рта льется столько же дряни, сколько и в ней самой. Хотя чего ее винить: выросла в нищете и на улице, платье, наверное, ее был самый большой куш за всю жизнь. – А платье красивое, да…