Бега (пер. Л.Стоцкая)
Шрифт:
– И ты столь талантливо симулировал трезвость ума, что все поверили, – сообразила я. – Теперь Василь уверен, что ты его расшифровал, поэтому велел тебя обезвредить. А ты и впрямь не знаешь, кто это?
– Я и впрямь не знаю, – заверил меня Метя. – Один из четверых. Но я никого из них не знаю и не знаю, как их зовут. Могу вам поклясться, я спрашивал Малиновского, он тоже понятия не имеет, кто эти типы, но в банкете принимали участие двадцать семь человек. Двое отпадают: Малиновский и заграничный посредник, они как раз
– Двадцать четыре. Еще и ты отпадаешь. Если бы Василем был ты, ты бы про это знал.
– Двадцать четыре. Тоже неплохо. Между ними Василь, который считает, что я его знаю. Так что мне делать? Драпать в Аргентину?
– Он один из тех, кто ходит на бега, – подсказала Гонората.
– Да все, кто там был, ходят на бега.
– Ежи… – начала я. – То есть, пардон, Малиновский. Он же должен знать, кого приглашал на раут. Как ты думаешь, он сможет вспомнить? Ментов надо натравить дипломатично.
– Весьма дипломатично, потому что дело было в прошлом году. Не знаю, вспомнит ли он, но секретарша у него хорошая, может, она что-нибудь знает. Мы узнаем фамилии двадцати четырех типов, строго говоря, восемнадцать из тех двадцати четырех я знаю лично, ну и что мы с этого получим?
– Не мы, а менты. У них будет двадцать четыре штуки подозреваемых…
– И это их так обрадует?
– Это все-таки лучше, чем двадцать четыре тысячи. А в лицо ты бы их не узнал?
– Кого?
– Тех четверых, среди которых был Василь?
Метя налил всем вина, подсунул Гонорате тарелку, получил кусок паштета и задумался.
– Нет, – сказал он. – Органы зрения у меня в тот момент работали хуже, чем органы слуха. Я вам признаюсь, что их временами было восемь, но я помнил, что их четверо, и развлекался тем, что пытался угадать, которые из восьми настоящие.
– Ну да, – с ужасом сказала я, – теперь-то я все понимаю. Он пристально на них таращился, и не исключено, что таращился прямо на Василя. А тот это заметил. И никакая сила его не убедит, что Метя его не знает. Не представляю, что и делать.
– У Мети бюллетень, – сказала Гонората. – Я его дома запру на ключ. Нельзя ли все это распутать, пока у него еще бюллетень?
– Если у тебя есть шансы напустить на них полицию, так сделай это, – посоветовала мне Мария. – У всех хватит ума все им рассказать, а если этот чертов Василь действительно существует и подстраивает бега, то он у меня в печенках. Пусть поймают его и что-нибудь плохое ему сделают.
– Аминь, – торжественно произнес Метя, поднимая бокал. – А сейчас бы посмотрел, что там в среду.
– Шанс у меня есть, полицию натравлю, – обещала я. – Я бы тоже посмотрела, что там в среду, и можете спокойно говорить, где Болек обещает прийти первым, я и так на это внимания не обращаю…
– В четвертом заезде идут две лошади, и не знаю, зачем там записаны шесть, – объявил пан Здись
– И что это за две такие лошади? – подозрительно спросила я.
– Двойка и шестерка. Остальных все равно что нет.
– Шестерка еще ладно. Но насчет двойки, так заведите себе зеркальце. Иначе вам трудно будет собственные уши увидеть.
– А вот сами убедитесь!
– Гарцовник, как же! Вы не видите, кто на нем сидит? Соецкий еще ни разу не выиграл!
– Нет, выиграл, – поправил Юрек. – В прошлом году.
– Ну, может, раз. В этом сезоне он два раза был вторым.
– Но веса-то у него нет! Конь без веса, милостивые государи, тут другого нет, Гарцовник и Албанец или наоборот! – с задором убеждал пан Здись. – Сегодня квинту сделаю!
– С Гарцовником, да?
– Так точно, с Гарцовником!
– Домашней перегонки только самогон-сучок можно делать, и как следует очищенный, – говорил Вальдемар в кресле с другой стороны, – а все эти вина…
– Наливка, пан Владек, наливка, никакие не вина, – перебил его пан Собеслав, – ореховка на чистом спирте.
– Ореховка от желудка, а у меня насморк!
– И посмотрите только, я его вычеркнул, этого черта, три лошади вычислил, двойку и шестерку, этот у меня приходит, двойки нет, говорит, единичка висит вместо нее, ну, я и поменял двойку на единичку, а дома все вычислял. Мозги скиснут… – жаловался пан Эдя.
– Надо было добавить еще, а свое не выкидывать, – поучал полковник. – А ореховку на меду вы не пробовали?
– Здесь, во второй, у тебя один, – говорил кто-то за столиком сзади барьера. – Тут два… этот… и этот…
– А этот? – возразил кто-то другой.
– Мешок костей. На колбасу. А тут можешь делать «стенку».
– Врублевский говорит, чтобы на него не рассчитывали, – вставил третий.
– Говорит не говорит, а неизвестно, как поедут. Еще не установили. Хочешь выиграть – только «стенку»…
Я не оборачивалась, поскольку выбирала лошадей на субботу. На кресло сзади меня кто-то сел и отгородил меня от голосов за барьером. Мне даже было интересно, что за такой конь-верняк, но не хотелось подсматривать. Я бросила взгляд на второй заезд, на мой взгляд, там шанс был у четырех лошадей, и откуда у них взялся дурацкий один конь? Идиотские закулисные сведения…
– Извините… – робко сказал человек у меня за спиной.
Я обернулась и узнала девушку, ту самую, которая первый раз была тут в субботу, в день смерти Дерчика.
– Прошу прощения, здравствуйте, вы случайно не видели пана Завейчика?
– Не знаю, – ответила я. – Здравствуйте. А кто такой пан Завейчик?
– Тот пан, который со мной был, помните? Он куда-то пропал, я его вообще не могу найти.
– А… тот знакомый вашей тетки?
– Ну да. С субботы никто его не видел, я хотела проверить, нет ли его тут. А вы его не видели?