Беги, Четверг, беги, или Жесткий переплет
Шрифт:
– Вы имеете в виду корешок? – уточнила я, еще не искушенная в тонкостях беллетриции.
Кот раздраженно хлестнул хвостом.
– Нет, глупышка, идею, мысль, искру. Стоит увидеть первый замысел книги, как все, что вы когда-либо видели или чувствовали, покажется вам не более волнующим, чем старые тапочки. Постарайтесь вообразить следующее: вы сидите на мягкой травке теплым летним вечером, глядя на восхитительный закат. Откуда-то доносится берущая за душу музыка, а в руках у вас чудесная книга. Ощутили?
– Думаю, да.
– Отлично, теперь представьте себе большую миску теплой сметаны
Чеширский Кот сладострастно вздрогнул.
– Если проделать все это и умножить на тысячу, тогда, возможно – только возможно, – вы получите кое-какое представление о том, о чем идет речь.
– А сметану можно пропустить?
– Как угодно. В конце концов, это всего лишь мечты.
И, дернув хвостом, Кот исчез. Я обернулась, ища его взглядом, и с удивлением обнаружила собеседника на другом шкафу по другую сторону коридора.
– Для стажера вы староваты, – продолжал Кот, складывая лапы и пристально, я бы даже сказала, нахально рассматривая меня. – Мы вас ждали почти двадцать лет. И где вас носило?
– Я… я… я не знала, что умею вот так.
– То есть вы хотите сказать, знали, что не умеете? Это не одно и то же. Но как по-вашему, вы способны помочь нам здесь, в беллетриции?
– Я правда не знаю, – вполне честно ответила я, хотя в глубине души данный путь казался мне единственной надеждой вернуть Лондэна. Но я не понимала, зачем он задает мне все эти вопросы, и потому спросила: – А вы-то чем занимаетесь?
– Я библиотекарь, – горделиво ответил Кот.
– В вашем ведении находятся все эти книги?
– Конечно. Можете задать мне любой вопрос.
– «Джен Эйр», – сказала я, желая просто узнать, где она стоит, но, когда Кот начал отвечать, поняла, что быть библиотекарем здесь совсем не то, что у меня дома.
– Семьсот двадцать восьмой пункт в списке наиболее читаемых романов, – заученным тоном, как попугай, ответил Кот. – Общее число прочтений на данный момент – восемьдесят два миллиона пятьсот восемьдесят одна тысяча четыреста тридцать. Количество читающих на данный момент – восемьсот двадцать девять тысяч триста двадцать один. Из них тысяча четыреста двадцать один читают роман, пока мы с вами разговариваем. Хороший показатель. Вероятно, на количество повлияли частые упоминания романа в новостях.
– А какая книга наиболее популярна?
– На настоящий момент или вообще?
– Вообще.
Кот на мгновение задумался.
– Если говорить о прозе, то «Убить пересмешника». И не только потому, что мы от нее без ума, но еще и потому, что это единственная книга из написанных позвоночными, как следует переведенная для членистоногих. А если уж вам удалось проделать трещинку в панцире омарового рынка – пардон за каламбур, – то через миллиард лет вам действительно придется сбывать эти книги из-под полы. Для членистоногих ее название выглядит как «Ткилтликикислкикскли», или, в литературном переводе, «Прошлое несуществующее состояние морского ангела». Аттикус Финч превращается в омара по имени Тклики и защищает мечехвоста по имени Кликифлик.
– И как перевод по сравнению с оригиналом?
– Неплох. Хотя от сцены с креветками просто жуть берет. Кстати,
– Дафна Фаркитт? – удивленно отозвалась я. – Эта чушь?
– Только для нас. Высокоразвитые членистоногие от чтения романов Фаркитт преисполняются благоговения, граничащего с религиозным фанатизмом. Понимаете, я не фанат Фаркитт, но ее лифчикораздирающая халтура «Сквайр из Хай Поттерньюз» вызвала одну из наиболее продолжительных и кровавых панциреломных войн, когда-либо бушевавших на планете.
Я наконец поняла.
– Значит, вы отвечаете за все эти книги?
– Вот именно, – беспечно отозвался Кот.
– А если я хочу войти в книгу, мне достаточно взять ее и прочесть?
– Это не так-то просто, – ответил Кот. – Вы можете войти только в ту книгу, в которую кто-то уже проложил дорогу. Все книги, как вы, наверное, заметили, имеют либо красные, либо зеленые обложки. Зеленые означают, что путь проложен, красные – что нет. Очень просто – вы же не дальтоник, верно?
– Нет. Значит, если я хочу попасть в книгу… не знаю, давайте возьмем навскидку… Например, в «Ворона» По, то…
Но когда я назвала книгу, Кот поморщился.
– Есть места, куда лучше не соваться, – укоризненно изрек он, хлеща хвостом по бокам. – Одно из таких мест – произведения Эдгара Аллана По. Его книгам свойственна некая неуравновешенность. В них есть что-то пугающее и непонятное. То же самое можно сказать и о большинстве авторов готических романов – о де Саде, Уэбстере, Уитли, Кинге. Если вы попадете туда, то рискуете и не вернуться. Они могут втянуть вас в повествование, и вы застрянете там, даже не успев сообразить, в чем дело. Давайте я вам кое-что покажу.
И внезапно мы оказались в большом гулком зале, сводчатый потолок которого поддерживали дорические колонны, а пол и стены были облицованы красным мрамором. Помещение напоминало холл в старинном отеле – только раз в сорок больше. Здесь вполне мог уместиться дирижабль, и еще осталось бы место для воздушных гонок. От высоких дверей шла красная ковровая дорожка, бронза сверкала как золото.
– Здесь мы высекаем имена убуджумленных [15] , – тихо произнес Кот.
15
Буджумы – нечто вроде зубастых дельфинов с человечьими зубами и с языком типа говяжьего (Кэрролл Л., Охота на Снарка).
Он показал лапой на большую гранитную стелу высотой в две машины, поставленные вертикально друг на друга. Памятник изображал открытую книгу. С левой стороны был высечен входящий в страницу человек, прямо поверх него по странице шел текст, а справа виднелись ряды фамилий. Каменщик с резцом и молотком осторожно высекал очередную фамилию. При нашем появлении он чуть приподнял шляпу и вернулся к работе.
– Погибшие или пропавшие без вести во время исполнения служебных обязанностей оперативники прозоресурса, – объяснил Кот, усевшись на монументе. – Мы зовем его Буджуммориалом.