Беглец
Шрифт:
Толик задумался: работали они вместе года три, и Она не переставала восхищать его: красивая, стройная, веселая, беззлобная, некорыстная, достаточно мудрая: все умеет разложить по полочкам за считанные секунды. С Ее помощью он быстро пошел по служебной лестнице вверх. Пришел он на эту работу сразу после института и был изначально у Нее в подчинении, потом поработал в разных отделах и с невероятным удовольствием вернулся в этот кабинет, к Ней. Но уже Ее небольшим руководителем. Толик не понимал, почему Ее заслуги начальство не замечало. Она улыбалась:
– Иди сюда! – Маша поманила Ее к себе.
– Что?
– А у тебя есть фотографии?
– Странный вопрос, ты не находишь?
– Такие, – выразительно растягивая слово, Маша прошептала на ухо. – Интимные.
– Хм, – вспомнила Она. – А, есть!
– Покажешь?
– Ты разориентировалась? – начала Она хохотать.
– Дурочка, тише! – Маша пригнула Ее голову к себе. – Я видела в одноклассниках объявление о фотосессиях. Очень дешево! И снимки такие замечательные, не пошлые совсем. Там ничего не видно. В смысле, видно, но… Красиво. Рукой прикрывают, тканью или тенью, или так, силуэт. Хочешь посмотреть? Я тоже хочу на память!
– Ой, Маш. Муж тебя прибьет! Ты где эти снимки хранить будешь? В своей памяти? А зачем тогда фотографироваться?
– Посмотри на мой живот!!! На ляшки! Глаза уже с морщинами! Где во мне женщина?
– Где-то внутри, очевидно, – смеялась Она. – Под прослойкой.
– А на этих фотографиях все убирают.
– Это обработка. Фальшиво же.
– Ничего не фальшиво. Я до родов, знаешь, какая была? Пусть на память останется, что я была такая! Покажи свои! – потребовала Маша.
– Сейчас, – достала Она свой телефон.
– А муж если найдет? – обомлела Маша.
– Типун тебе на язык. У него сердце разорвется. Такое его морали недоступно. Я слежу за своим телефоном. Да и они не на телефоне, а в облачном хранилище.
– Где?!
– Маш!
– Ну не всем же быть такими продвинутыми. Я плохо разбираюсь в телефонах. Давай показывай!
– На, – протянула Она Маше телефон. – Листай влево. Я отчет буду делать, а то время идет, а я как вареный рак сегодня.
Она достала пачку документов и открыла сервер отчетов, сверяя бумаги.
– О… Обалдеть… У-уу, – восклицала Маша, отвернувшись к окну.
– Что там такое? – за Машиным креслом возник заинтересованный Толик.
Маша от неожиданности выронила телефон на пол:
– Тебя кто звал?!
Купленная рубашка была Семенычу маловата, но ранним утром выбор магазинов с одеждой оказался ограничен графиком их работы, поэтому пришлось взять то, что попалось. Он с раздражением сидел на совещании, то и дело поводя плечами оттого, что синтетическая ткань неприятно обтягивала тело.
«В обед новую куплю. Невозможно в этой ходить!» – решил он.
Телефон вибрацией подал сигнал о сообщении.
Телефон, пристегнутый чехлом к поясу брюк, снова напомнил о себе.
В совещательную комнату заглянула помощница одного из акционеров и жестами позвала одного из руководителей. Мужчина объявил получасовой перерыв и спешно вышел.
Телефон опять завибрировал. Семеныч достал сигареты и направился к выходу.
Сошел с крыльца, закуривая. Вытащил телефон и обомлел. Мультимедийные сообщения от Нее продолжали упорно поступать.
На дисплее отобразилась Она. Без одежды. Без нижнего белья. Кровь прилила к его голове.
– Совещание продолжается, – появилась секретарь у выхода, заметив Семеныча, разгуливающего около припаркованных машин.
– Сейчас приду! – вспылил он, но развернулся в противоположную сторону и быстрым шагом стал удаляться от офиса.
Семеныч продолжал тупо смотреть на загружаемые телефоном изображения. На достаточно темных фотографиях не было четко видно лица, складки постельного белья подчеркивали и иногда скрывали изгибы обнаженного тела, не показывая почти никаких интимных подробностей. Ничего особенного. Кроме того, что сфотографирована была Она. И фотографировал Ее посторонний мужчина. А Она послала эти фотографии Семенычу.
Он нервно нажимал на удаление изображений, перестав их разглядывать, но сообщения приходили снова и снова, и глаза успевали выхватывать детали: горящие свечи, изгиб колена, очертания груди, прикрытое руками лицо, шелковая кожа, напряженный гладкий живот, линия позвоночника, соблазнительные ямочки, приоткрытые в полуулыбке губы, призывно выступающие внизу косточки упругих бедер…
«Дура!!! Какая же ты скотина!» – обезумевший Семеныч продолжал идти вперед и удалять с аппарата наконец переставшие приходить новые сообщения. Он уперся в забор, за которым когда-то сидел на сваленном дереве с Катенком. Проскользнул в дыру. Нашел то самое дерево в кустах.
Осталось последнее сообщение. Семеныч курил уже пятую сигарету подряд и смотрел на фотографию. Болела голова, ее распирало изнутри давление, во рту стояла горечь, а на душе было мерзко.
«Трусики снимала перед фотографом? Или сначала под покрывалом, а потом его скинула? Или аккуратно сложила нижнее белье на кресло? А, может, просто отшвырнула его на пол, сняв с себя? При большом свете раздевалась или после того, как зажгли свечи? – злился Семеныч. – Зачем ты послала мне эти фотографии? Я не хочу тебя убить… Я не хочу тебя никогда больше знать! Я видеть тебя не могу. А даже, если и увижу нечаянно, никогда этого не забуду. Такие вещи не забываются».