Беглецы из ниоткуда
Шрифт:
Когда Истомин – через час с лишним – закончил, она проговорила совсем уже нормальным голосом:
– Знаешь, мне понравилось. Конечно, какой я ценитель… Но по-моему – хорошо получилось. Вот только в одном месте…
– В каком? Что? – спросил он настороженно, готовый отстаивать каждое свое слово.
– Ну, с этим компьютером, вокруг которого ты все закрутил. Но ведь на нашем корабле нет такого. И на других, на каких мне приходилось летать, тоже не было.
– Да? А ты уверена?
– Ну, знаешь ли… Все-таки четыре года я только этим и занималась, а перед тем – училась, а с конструкцией каждого корабля, на который назначают, нас
– А знаешь – ты ошибаешься. Забыла, наверное.
– Да? Вот разбуди меня хоть среди ночи и спроси…
– Разбужу непременно. И спрошу. Но только не об этом. А что касается компьютера – я его ничуть не выдумал, он и на самом деле есть. Показать?
Тут уж и Вера не выдержала сомнений в ее знаниях.
– Если так – прекрасно. Покажи. Немедленно!
– С радостью. Одевайся.
Она не заставила себя упрашивать. И уже через пару минут оба пустились в неблизкий путь к туристическому модулю. Вера шла первой; она и в самом деле не разучилась ориентироваться в непростой системе шахт и переходов корабля.
– Ты не обратил внимания, – сказал физик Карачаров Флору, которого он как-то сразу начал называть на «ты», – не показалось тебе, что странно как-то здесь все устроено?
– Ну… не знаю, – не очень уверенно ответил юноша. – Тесновато, правда. И вообще: что тут за место для такой машины?
– Не только это, – проговорил Карачаров, продолжая оглядываться. – На нем было бы очень затруднительно работать: стул – и тот поставить толком негде. Согласен?
– А, вы об этом? Да, я же говорю: тесно. Неудобно даже подойти к нему.
– Правильно. А какой вывод? Выводы ты умеешь делать?
– Подумать надо, – осторожно сказал Флор.
– Тут и думать нечего. Машина эта не рассчитана на то, что с ней кто-то будет работать тут. Что это значит? Что она либо включена в сеть и ею можно как-то пользоваться из другого места – ну, скажем, от «Сигмы», или, может, из Центрального поста. Но на схеме сети она и в самом деле не значится, тут ты прав. Либо же – программа действий в нее уже загружена, и она станет выполнять большую программу в момент, когда возникнет определенное условие или несколько условий. Но в таком случае машина должна получать информацию от каких-то внешних датчиков, верно?
– Логично, – подтвердил Флор, уже привыкавший к манере физика разговаривать. – Наверное, поэтому к ней и подведены кабели.
– Ты нашел уже? Показывай.
– Вот тут они входят – видите?
– И слепой бы увидел. Но тут не один. Сколько? Два… Три. А откуда они идут – наверное, ты пробовал проследить?
– Смотрел в коридоре. Вот этот – потолще – уходит, по-моему, через обшивку куда-то наружу, на поверхность корабля.
– Интересно…
– Другой – куда-то по внешней шахте; куда – не знаю. Просто не успел посмотреть. Давайте посмотрим сейчас.
– Погоди, не сразу. А этот – третий?
– Ну, это просто питание.
– Ага. Действительно, просто. Ну что же: ясно.
– Вы поняли?
– Понял, что придется вскрыть и посмотреть – что к чему. Думаю, кроме обычной, в нем есть и какая-то нетривиальная начинка. Во всяком случае, та программа, что ты скопировал, требует специфического обеспечения. Жаль, что у меня даже простой отвертки нет под руками. А у тебя?
– Я сбегаю. Быстро.
– Давай, бегун.
Но так сразу убежать Флору не удалось: в дверях
– О! – молвил Истомин. – Юный ибн-капитан тоже тут!
На голос обернулся Карачаров.
– Сам классик пожаловал? Неслыханная честь. Совершаете экскурсию по окраинам нашего мира?
– Дайте же пройти, Флор, – попросил Истомин и, пропустив вперед Веру, вошел вслед за ней.
– Ну вот, – сказал он ей, величественным жестом указав на компьютер. – Как видишь, на месте. Ну, что же, кто прав?
– Но его не должно быть! И не было раньше, я уверена.
– Раньше – когда? – немедленно спросил сразу же ухвативший суть дела физик.
– Еще тогда, в предыдущем рейсе – с Земли на Антору.
– Вы уверены?
– Ни малейшего сомнения. Постойте… Куда же это все уходит?
Вера уже смотрела на те же провода, которыми только что интересовались и физик с Флором.
– Наверх? Но там, по-моему, ничего такого не должно быть – на обшивке…
– Может, я ошибаюсь, – сказал Карачаров не без иронии в голосе, – но не исключено, что имеет смысл спросить об этом еще и капитана? Инженера? Штурмана? Они ведь тоже входят в состав экипажа, если я не ошибаюсь?
– Вот и пойдемте к ним, – предложил Истомин.
– С удовольствием. Но не сразу. Флор, ты принес инструмент? Еще не сходил? Ну, знаешь ли!.. Бегом! Со скоростью света! А вы, узнаваемые по очам, тем временем и в самом деле свяжитесь с корабельным начальством и условьтесь с ними о свидании – где-нибудь в цветущем садике, на берегу ласкового ручейка…
Вера чуть покраснела: насчет «очей» она поняла верно, хотя, в отличие от Истомина, Пушкина помнила не очень уверенно.
– И условимся, – сказал Истомин. – Где тут ближайший уником? Здесь нет?
Здесь средств связи действительно не было; лишнее доказательство того, что работать за этим компьютером никто не собирался. И по сетевой связи вызвать кого-либо тоже было нельзя: в сеть эта машина не была ввязана.
Главный корабельный люк сработал, когда капитану и штурману уже казалось, что жизнь кончилась вместе с кислородом; впрочем, даже это они понимали как-то смутно: сознание гасло быстрее, чем все остальное. И когда вход открылся, оба они действовали уже «на автомате» – ими двигали давно выработанные рефлексы, а не понимание того, что и в каком порядке надо сейчас сделать. Они даже как следует не сообразили в те мгновения, кто это встречает их в скафандрах и почему. Именно так, без участия рассудка, они, не пользуясь помощью, сами втащили Рудика в тамбур, опустили на пол, и только затем, ощутив полное отсутствие сил, сами прислонились к переборке, потому что, чтобы сесть на пол, места уже не осталось, – а кто-то из ребят нажал большую, зелено светившуюся кнопку, запуская вторую фазу входа. И точно так же бессознательно они вскрыли шлемы, едва воздух начал заполнять тесную и тускло освещенную каморку тамбура. И не только свои, но сняли (правда, не совсем уверенными, как бы заплетающимися движениями) шлем и с Рудика. И вскоре убедились, что он дышит, хотя в сознание пока не приходит, и не только дышит – глубоко, с хрипом, всем объемом легких, – но и пытается что-то такое сказать, чего они, даже приходя в себя, разобрали далеко не сразу, настолько неразборчивой была речь. Но он повторял и повторял одни и те же несколько слов, словно старая, поцарапанная пластинка, и в конце концов несколько слов им удалось разобрать: