Беглый раб. Сделай мне больно. Сын Империи
Шрифт:
Никаких фонарей, конечно, не было.
Промеж каналов не улица — щель. Мощёная и с древним желобом для стока помоев и ночных горшков. Между витрин, отчасти задёрнутых, зигзагами ходила озарённая неоном чёрно-белая публика, туристы вперемешку с аборигенами из бывших голландских колоний — Суматра, Борнео, Гвиана. За чисто вымытыми стёклами коротали вечер женщины. Неглиже они казались ещё больше и белей. Особенно впечатляли формы ляжек, которые в целом, однако, смотрелись соразмерно — столь длинны были эти ног в чулках и туфлях на высоких каблуках. С диванов и кресел-качалок они переключали дистанционным управлением свои телевизоры, листали книжки, вязали или размешивали растворимый кофе из банок — с показом невероятных ягодиц.
От конца улицы они повернули обратно.
Прямо
Увидев их вдвоём, она не удивилась.
— Bonjour, madame.
Она отступила с улыбкой:
— Французы?
С улицы глазели аборигены. Она задёрнула занавес.
— Алсо …Френч кис? [59]
Люсьен взглянул на него.
— Не знаю…
59
Так что… «французский поцелуй»? (англ).
— Одер месье зинд попофройнде? [60] — и она пошлёпала себя по этой попе этимологически с немецкого, как оказалось. Попа = попо. Друг Люсьен всё мялся. Ничто человеческое нам не чуждо, однако необходимость так вот, в лоб, обнаружить при очевидце сокровенность предпочтений застала его врасплох.
— Так как?
Подняв ладонь, Алексей опустился в кресло.
— Я пас.
— Филяйхт, хэнд джоб? [61]
— Мерси, — сказал он, — ноу…
60
Или господа — друзья попы? (нем.).
61
А может, работу вручную? (нем. англ.).
Дама догадалась:
— Регарде? [62] — и объявила цену — с одного за просмотр, с другого за action [63] , которым он останется доволен, она знает что ему, Люсьену, надо. Отсчитала сдачу с голландской сотни, вынула полотенце и показала ему на прихожую:
— Шауэр плиз. Душе!
Большая женщина и безмятежная. «Мэй ай?.. [64] » Из под настольного света Алексей взял книжку, заложенную на месте вторжения. Серийный любовный роман по-голландски. Тахта, на которой она сидела, взяв себя за ляжки, задрапирована как бы шкурой — с бестиальными разводами.
62
Посмотреть? (франц.).
63
Действие (англ).
64
Могу я?.. (англ).
— Пэрис?
Он кивнул. Париж…
Отдавая должное ему, как парижанину, дама закатила глаза. На ней был парик, зелёный пояс, чёрные трусы, серебристые чулки, туфли с перепонками, которые врезались. Специальный лифчик выпячивал наружу груди, между ними поблёскивал крестик. Вопрос дистанции, возможно, но казалось, что в других витринах они намного привлекательней. Навстречу Люсьену она встала, сняла огромные трусы и положила их на столик, где на пластиковой поверхности была ещё банка растворимого кофе, початый пакет сахара, чашка с торчащей ложкой, два сцепленных йогурта и красное яблоко. Отвалилась и с улыбкой раскрыла ноги. В этих туфлях она по Амстердаму не ходила, каблуки, как из магазина. Схватившись за резинку своих трусов, снова надетых после душа, Люсьен стоял
— Буар келке шоз? [65] Виски?
— Но мерси… — Он повернулся. — Где гондоны?
— В куртке у тебя.
Отрабатывая деньги, она развернулась всей массой молочной плоти к визионеру. Чтобы лучше было видно, взялась наманикюренными пальцами. Маленький бесцветный цветок пизды, но под ним анус, вид которого бросил Алексея в дрожь. Это было разрушено непоправимо и бугрилось, как асфальт, развороченный корнями. Заглядывая в проём своих же ног, издалека она подмигнула: «Хэлп уорсэлф!». [66]
65
Чего-нибудь выпить?(франц.).
66
Угощайтесь (англ).
— Сори, бат… [67]
Уже одетый, всунулся Люсьен:
— On fout le camp! [68]
Алексея как катапультировало.
Зеваки за дверью шарахнулись в стороны.
Они вырвались к каналу.
— Кошмар! Ты жопу её видел?
— Профессиональный, — выдохнул Алексей… — Профессиональный травматизм. Мог бы выбрать помоложе.
— Я что, специалист? Я человек женатый, любовь не покупаю. Нет, но сто гульденов…
67
Простите, но… (англ).
68
Срываемся! (франц.).
— Цена познания. Забудь.
— Могли бы в ресторан сходить. Это на наши франки сколько?
Справа в подворотне был фастфуд.
В глубине под сводами они взяли по кофе и хот-догу.
В стойку, которая шла вдоль каменной стены, были вделаны мини-телевизоры — экранчиками вверх. Рядом с каждым пара наушников. Они влезли на табуреты.
По ТВ давали сюжет на тему библейской зоофилии — Змей с женщиной. Под развесистым деревом она ласкала толстые кольца, которыми Змей обвил её, как ствол, используя для познания добра и зла конец хвоста. Он заглянул к Люсьену — тот же Змей. Рядом с картонным стаканчиком кофе, закрытым пластиковой крышкой. Изображение оставляло желать, но Люсьена загипнотизировало. В руке он держал ненадкушенный хот-дог. Алексей надел наушники — женщина говорила по-голландски. Язык был полон страсти и согласных. Он надел наушники на мокрую после душа голову Люсьена, который стал смеяться так, что абориген за стойкой поднял голову. Вдруг Люсьен сорвал наушники и спрыгнул с табурета, роняя его с грохотом.
— Настоящий, думаешь?
— Похоже.
— Анаконда?
— Или какой-нибудь питон.
— Питон?
Хот-дог его ещё завёрнут был в салфетку. Он швырнул его в канал, разбив неоновое отражение. Из полуподвальных секс-шопов рвалась наружу музыка, мелькали лица очень чёрных амстердамцев, блестящих от пота, озабоченных, недобрых…
— Такое чувство, что нас сейчас зарежут. Нет, серьёзно?
— Комплекс вины.
— Ты думаешь? Но только не перед Бернадетт…
Они перешли мост и зашагали вдоль канала в обратную сторону.
— Нет, — сказал Люсьен. — Наверное, мне хватит Амстердама.
— А женщины?
— Наверное, мне нужны другие.
— Как насчёт этой?
На железном крыльце, как на помосте, стояла пожилая дама в блестящей чёрной коже. Расставив ног в шнурованных сапогах. Хлыст — поперёк бёдер. С тыла её подсвечивало из приоткрытой двери заведения, где на кирпичной стене висели плети, цепи, кандалы.
— А что… Забыть про Триест?
Хлыст искусительно прищёлкнул по ладони полуперчатки.