Бегом на шпильках

Макстед Анна

— Ну и не говори, — слышу собственный голос. — Мне плевать.

Стою, уставившись на него и страстно желая высказаться. Чтобы он понял меня. Чтобы он узнал правду, — и к черту последствия. «Говори!», — приказывает рассудок. «Но как?» — мямлит сердце.

«Я так холодна, — говорю я беззвучно, — только потому, что люблю тебя. Я стараюсь сделать тебе больно, потому что мне самой больно. Все, что произошло, — это моя вина. Мне надо было поговорить, а не затевать игры. Я полная дура. И ты все понял неправильно. Я ненавижу тебя за то, что ты выбрал Алекс, но я ведь сама привела ее к тебе».

Я

все таращусь на Энди, безмолвная и беспомощная. Годы нерешительности взяли свое.

Наконец, выдавливаю из себя:

— Я так полагаю, ты теперь переедешь. Снова.

— Завтра же утром! — рявкает он и уходит.

Когда я, собравшись наконец с силами, возвращаюсь к нашему столику, то застаю лишь одного Сола. Удрученный и подавленный, он крутит на пальце свое серебряное кольцо и смотрит в окно. Сол сейчас напоминает манекена-мутанта из отдела мужской одежды универмага «Харродз». Видно, что он абсолютно не рад моему появлению.

— Где ты пропадала, Натали? Энди вернулся из туалета какой-то взволнованный: вот только чем? Даже представить себе не могу. Сказал, что ему пора ехать, а Алекс попросила подвезти ее. Все как-то внезапно произошло. Ты ж говорила, что женщин привлекают мужчины, которые уже с кем-то встречаются?

На лице Сола написано возмущение, и — его привычка, когда срываются планы, — он подергивает себя за мочку уха. Когда-то эта привычка невероятно бесила меня, но теперь, благодаря ей, я вдруг чувствую свое превосходство.

— Да, — говорю я покровительственно. — И, увы, Алекс заинтересовалась Энди.

Сол окончательно сникает.

— Что будем делать дальше? — печально спрашивает он.

— Ну, — отвечаю я, подпуская в голос дружески-платонических ноток, дабы не возникло никакого недопонимания, — могу пригласить тебя к себе, на чашечку кофе.

Сол приободряется.

— Это очень любезно с твоей стороны, Натали. — Он еще некоторое время крутит свое кольцо, а затем добавляет, подтрунивая над моими прошлыми грехами: — Если только это не «Нескафе».

На следующее утро я просыпаюсь с размягшей, тестообразной головой. Выспавшаяся, но не отдохнувшая. Тащусь на кухню и, к своему величайшему неудовольствию, обнаруживаю две грязные чашки с остатками кофе. Пошатываясь, направляюсь к ним, собираясь расправиться с беспорядком, но вдруг останавливаюсь. «Ты что, не можешь забыть про грязную посуду?» Поджариваю в тостере два ломтика хлеба, плюхаю сверху «Мармайт» и механически прожевываю все без остатка. Наливаю стакан апельсинового сока и громадную чашку кофе. Запрещаю себе всякие безумные мысли. «Да, да, конечно, меня так и тянет съесть всю буханку, но зачем? Я ничего не сказала, но ведь и он тоже. Ну и болван!»

Вынимаю листок бумаги из принтера, огромными жирными буквами пишу «НУ И БОЛВАН!» и пришпиливаю листок к стене над письменным столом. Затем просматриваю вчерашний пресс-релиз и довожу его до совершенства. На очереди — второй пресс-релиз, о предстоящей постановке «Алисы в Стране чудес». Перечитывая записи Мэтта, вдруг вспоминаю, что Мел так и не перезвонила, а с ней обязательно нужно переговорить, так как она — одна из основных претенденток на партию Алисы. Звоню ей на мобильник. Никакого ответа. А мне хотелось бы закончить работу

сегодня. Раздумываю, не позвонить ли Тони. Но я все еще боюсь его и злюсь на него. А он злится на меня. Хорошо бы снова стать друзьями. Мне так не хватает его одобрения. Рука сама ползет к трубке. Но почему всегда именно я должна первой идти на мировую? Почему ему не сделать шаг навстречу? Наверняка ждет, что я уступлю, ведь я всегда уступаю. А как насчет Бабс? Она что, тоже ждет, пока я уступлю? Или ей уже все равно? Может, она вообще не желает даже слышать обо мне? Скрежеща зубами, отодвигаю телефон на дальний угол стола. На этот раз я не собираюсь уступать. На этот раз я буду непреклонной.

Пронзительно верещит дверной звонок: звук резкий и долгий, напоминающий бряцанье костьми. На какой-то миг я решаю, что это Тони. Пока не вспоминаю, кто обещался прийти утром. Делаю глубокий вдох, настраиваю выражение лица на «безучастное» и открываю дверь. Светские инстинкты убеждают меня сказать: «Здравствуй», но я давлю их в зародыше. Не глядя на меня, Энди шагает через порог. Аккуратно закрываю дверь и пытаюсь собраться с силами.

Ну же, давай. Ты же поговорила с мамой. Смогла высказать ей все. После стольких-то лет пассивности. Значит — можешь. И ведь кое-что изменилось. Да, наверное, но, как вспомню, так почему-то сразу становится дурно. Я не смогу повторить еще раз. Нет, сможешь. Давай, Натали, скажи ему. Шанс еще есть.

— И, пожалуйста, чтобы после твоего ухода в комнате остался порядок, — говорю я холодно. — Не так, как в прошлый раз.

Энди ничем не выдает, что слышал меня. Вытащив потертый кожаный баул на середину комнаты, начинает небрежно выдергивать ящики из комода и вытряхивать содержимое в чемодан.

«А ведь я бы не возражала, если б он дал такую же волю рукам со мной», — проносится в голове мысль. Сразу вспоминается мама, которая однажды сказала нечто такое, от чего я буквально обалдела. (Мне тогда было всего девять. Мама слушала, как Барри Манилов поет свою «Я хочу сделать это с тобой», и вдруг выпалила: «А ведь я бы не возражала, если б он сделал это со мной!»)

Незаметно осматриваю шею Энди на предмет наличия засосов. Будь моя воля, содрала бы с него рубашку и проверила спину на предмет наличия царапин. А заодно взяла бы пробу ДНК из-под ногтей: для полноты картины. Энди не из тех, кого называют «здоровяками», но в нем есть какая-то приятная солидность. Нельзя также сказать, что он красив как Аполлон, но для меня, — уныло отмечаю я, — его внешность кажется просто идеальной. Сообразив, что близится очередной приступ вожделения, я быстро ретируюсь на кухню. Поразительно, но Бабс — единственная на всем белом свете, кому мне хотелось бы об этом рассказать.

Несколько секунд спустя на кухне появляется Энди.

— Где совок и швабра?

— За дверью, — резко отвечаю я.

Энди награждает меня таким кивком, каким, вероятно, Мария-Антуанетта награждала какого-нибудь простого смерда. А затем монотонным голосом произносит:

— Ну и болван.

В первую секунду я с ужасом думаю, что он прочел мои мысли. «И ведь это еще не самая худшая из них, приятель!» Но с облегчением понимаю, что Энди прочел жирную надпись. Срываю листок со стены.