Бегство из гетто: Заметки по поводу рукописи, оставленной в ОВИРе
Шрифт:
„Они (то есть выходцы из СССР — Б. К.), — пишет Когельфранц, — считали капитализм именно из-за того, что его так проклинала их пропаганда, просто сказочной страной, которая автоматически, без применения собственных усилий, предвещает богатство. И если получается иначе (а получается именно иначе — ни одного примера преуспеяния Когельфранц не приводит. — Б.К.), они реагируют раздраженно“.
„Если капитализм означает, что надо так надрываться, то лучше его забыть“, — сетует продавец магазина в Куинси.
„Нью-Йорк тайме мэгэзин“ писал: „Они просто не допускают мысли, что здесь улицы не выложены золотом, а матрацы не набиты долларами“.
„…Труднее
Художник становится курьером, кибернетик — водителем такси (ниже он замечает, что специальность таксиста в Нью-Йорке, кажется, скоро будет в руках выходцев из СССР. — Б. К.), артист — смотрителем здания, человек разочаровывается в существовании, капитулирует перед вызовами, к которым его никто не подготовил, и спрашивает себя, для чего он покинул тот мир…“
В письмах домой, — продолжает Когельфранц, — „они рассказывают красивые сказки“. Отрицание действительности доходит до исступления: в одном магазине по продаже фруктов и деликатесов одна женщина рассказывает своей соседке, что написала своей сестре, желающей выехать, как превосходно у них всех идут дела, как они счастливы, как они в полной мере наслаждаются тут жизнью.
„Ты с ума сошла? — спросила соседка. — Мне ты все время говоришь, что лучше всего покончить с собой“. — „Ну и что? — отвечает первая. — Почему же я должна лишать свою сестру такого опыта?..“
Статья сопровождается фотографиями. Расскажу о них и приведу подписи, которые дает под ними журнал. Полупустой ресторан, на переднем плане — танцующая пара (подпись: „Почти как дома“); берег пляжа, ребенок и женщина сидят на песке, мужчина в шезлонге читает русскоязычную газету „Новое русское слово“ (подпись: „Ностальгия“); улица, вывески на русском и английском языках: „Продовольственный магазин, Новый“; фото — свадьбы, бар-мицвы (совершеннолетие. — Б. К.), юбилейные торжества (подпись: „Разговоры, разговоры, разговоры“); лохматые юнцы несут по улице плакат с надписью: „Свободу советским евреям“ (подпись: „Много свободы, мало дисциплины“).
Хватит, пожалуй, и так все ясно: грустная статья. Все время мне казалось, что автор закончит ее словами: „И куда и зачем они поехали?“ Нет, он завершает сообщением о том, что в Лос-Анджелесе существует такое же гетто, но вот мэр там относится к евреям хуже, чем в Нью-Йорке. А вот нью-йоркский градоначальник настолько ценит своих еврейских граждан, что даже позволил один из переулков, кстати, расположенный рядом с местом, где живут советские дипломаты, работающие в ООН, переименовать в „площадь Щаранского“, шпиона, осужденного советским судом.
Право же, не знаю, станет ли в результате этого лучше положение иммигрантов, или нью-йоркский мэр тоже решил подыграть модному на Западе шлягеру о „бедственном положении“ советских евреев.
Во всяком случае, несколькими строками выше „Шпигель“ пишет, что согласно данным американских иммиграционных властей 28 процентов „новоприбывших хотят снова вернуться“ в Советский Союз, „даже в большинстве случаев при любых условиях, которые реальный социализм никогда не сможет выполнить“ (подчеркнуто мною. — Б. К.). Вот уж поистине с больной головы на здоровую! При чем тут „реальный социализм“? О каких условиях может идти речь? Каждого, кто покидал Родину, предупреждали, что он лишится гражданства СССР, а следовательно защиты, помощи и заботы Советского государства. Так что будем считать, что для Когельфранца это, так сказать, дежурная дань антисоветской пропаганде.
И чтобы завершить „американский раздел“ — несколько
„…В моей семье произошла трагедия. Младший сын категорически настоял на отъезде в США в связи с выездом туда семьи его невесты. Тогда я решительно отказалась вместе с ним покинуть Родину. А через полтора года какое-то бесконтрольное материнское чувство и грусть взяли верх, и я в 1976 году выехала по израильской визе к сыну, в связи с чем лишилась советского гражданства. Мне хватило недели, чтобы понять весь ужас совершенного мною поступка. С сыном мы стали совершенно чужими. Он уехал в другой штат со своей семьей, оставив меня в Вашингтоне одну. От состояния „невменяемой материнской тоски“ я быстро вылечилась… Но жизнь моя из-за ложного шага превратилась в сплошную трагедию. Здесь я совершенно чужая, никому не нужна. Дело не в том, что я работаю сиделкой у богатых американских пациентов (на квартиру и еду хватает — больше ничего не нужно). Дело в полной моральной опустошенности, в ощущении жуткого одиночества, жизни вне общества, вне пользы. Никакое материальное обеспечение не может дать и капли счастья, если ты не чувствуешь себя полезной своей стране, своему народу… Страшное это чувство — бесполезности, никчемности. Здесь на первом месте — личная нажива. Но она не приносит счастья.
…Даже когда я шла по газетным объявлениям с предложениями работать медсестрой, мне отвечали, что я не подхожу как не имеющая американского диплома. Везде я чувствовала свою полную непригодность и беспомощность. Вскоре начали приходить письма, в которых мне предлагалось начать возмещение затраченных на переезд в США денег. В письмах говорилось, что „так же, как помогли вам, надо помочь и другим евреям из Советского Союза“. На конвертах часто можно было увидеть надпись: „Спасите советских евреев!“ От чего надо их спасать? От полноценной, интересной, свободной жизни на Родине?
«Силы тают. И не знаю, на сколько их еще хватит, чтобы влачить эту страшную, морально полностью опустошенную жизнь. Пожалуйста… не считайте это рисовкой. Это — крик души. Это — отчаяние, которое я уже с трудом выдерживаю…»
Точку в этой трагедии поставила сама А.С.Вольпе: она покончила с собой…
Да, неслучайно говорят в народе: без корня и полынь не растет, чужбина не по шерсти гладит.
Но ведь Шполянский «не пропал» — не пропали, наверное, и некоторые другие. Правда, я что-то не встречал в израильской и другой зарубежной прессе ярких рассказов о их жизни. Но вполне допускаю, что есть и такие. Кое у кого обнаружились богатые родственники, кто-то сделал «карьеру» в армии, кто-то «торгует идеологией» в сионистских организациях, кое-кто приспособился к «обществу потребления», оттолкнув от кормушки других, неудачников.
О некоторых, в частности о бывших ленинградцах, я и хочу рассказать…
Вот, например, Евгений Бродский — его интервью, его портреты, очерки о нем я встречал в ряде израильских журналов. В Ленинграде работал начальником бюро киноэкспедиций студии «Ленфильм».
Из интервью еженедельнику «Круг» (1979, № 8):
«— Интересная работа?
— Безусловно. Масса новых лиц, постоянные разъезды по большой стране. Я также отвечал за встречи с зарубежными гостями. Сами понимаете, что эта работа интересная, живая.