Бегущий за ветром
Шрифт:
— Мальчик едет с нами в Исламабад, — решительно сказал я.
Езды до Исламабада было часа четыре. Почти всю дорогу я проспал. В голове беспорядочно мелькали разноцветные картинки. Вот Баба маринует баранину на мой тринадцатый день рождения. Вот я и Сорая вместе, восходит солнце, в ушах звенят отголоски свадебной музыки, ее выкрашенные хной пальцы лежат в моей руке. Вот мы с Хасаном на земляничном поле в Джелалабаде, хозяин сказал Бабе, мы можем есть сколько влезет, только пусть заплатит за четыре килограмма (потом у нас болели животы). Вот капельки крови на снегу — какая у Хасана темная
Добродетели…
24
Если Пешавар напоминал мне старый Кабул, то до Исламабада Кабулу было далеко. Мой родной город мог стать таким разве что в будущем. Широкие чистые улицы, масса зелени, меньше народу на ухоженных базарах, современная элегантная архитектура, цветущие в тени деревьев кусты роз и жасмина…
Фарид привез нас в маленькую гостиницу где-то в переулке у подножия Маргаллы. [46] По пути мы миновали знаменитую соборную мечеть Шаха Фейсала, по общему мнению, самую большую мечеть в мире. [47] При виде громадины Сохраб как-то встрепенулся, высунулся из окна и смотрел на грандиозные минареты, пока машина не свернула за угол.
46
Маргалла — горы, возвышающиеся над столицей Пакистана и являющиеся национальным парком, где водятся редкие виды животных и птиц. «Визитная карточка» Исламабада.
47
Мечеть Шаха Фейсала, которая может вместить до 100 000 верующих, была построена на деньги короля Саудовской Аравии Фейсала.
Кабульский отель, где ночевали мы с Фаридом, сравнения не выдерживал вовсе. Белье здесь было свежее, ковер чистый, полотенца в сверкающей ванной пахли лимоном, да тут еще шампунь, мыло, лезвия для бритья… И кровавых пятен на стенах не было. Зато на тумбочке между двух кроватей стоял телевизор.
— Смотри! — сказал я Сохрабу, включил телевизор (пульт, правда, отсутствовал) и сразу же наткнулся на детский канал: кудлатые овечки-куклы распевали что-то на урду.
Сохраб сел на кровать, поджал колени к подбородку и принялся раскачиваться взад-вперед. Лицо у него было застывшее, зеленые глаза глядели на экран.
А ведь я обещал купить Хасану телевизор, когда вырасту.
— Я поехал, Амир-ага, — сказал Фарид.
— Останься на ночь. Путь-то неблизкий. Поедешь завтра.
— Ташакор. Только лучше уж я вернусь сегодня. А то буду волноваться, как там дети. — В дверях номера Фарид остановился. — Счастливо, Сохраб-джан.
Ответа он так и не дождался. Пожалуй, мальчик его даже не слышал. Серебристые отблески освещали качающуюся
В коридоре я вручил Фариду конверт. Тот разорвал его и разинул рот.
— Не знаю, как тебя благодарить, — сказал я. — Ты столько сделал для меня.
— Сколько здесь? — Лицо у моего водителя было обалделое.
— Чуть больше двух тысяч долларов.
— Двух ты… — Нижняя губа у Фарида задрожала.
Мы вместе вышли на улицу. Машина тронулась с места. На прощанье Фарид дважды нажал на клаксон и помахал мне рукой. Я махнул ему в ответ.
Больше мы с ним не виделись.
Я дотащился до номера. Сохраб лежал на кровати, свернувшись в калачик. Глаза у него были закрыты. Спит или нет? Телевизор он выключил сам.
Я сел, кривясь от боли. Лоб был в ледяном поту. Долго еще мне мучиться? Ни лечь толком, ни встать, ни поесть. А с мальчиком что делать?
Хотя в глубине души я уже знал ответ.
Налив в стакан воды из графина, я запил две обезболивающие таблетки, полученные от Арманда (вода была теплая и горьковатая), подошел к окну, задернул шторы и лег. Грудь моя разрывалась от боли. Когда стало чуть полегче и уже можно было дышать, я натянул на себя одеяло и принялся ждать, когда пилюли подействуют.
Когда я проснулся, уже темнело. В щели между занавесками алел закат. Простыни были мокрые от пота, в голове гудело.
Опять мне что-то снилось, только что?
Постель Сохраба была пуста. Сердце у меня екнуло. Я позвал его. Голос мой был слаб и дик. Нереальность происходящего ужаснула меня. За тысячи миль от дома, в темном гостиничном номере, наполненном болью, с уст моих срывается имя мальчика, с которым я и знаком-то всего несколько дней.
Я опять позвал Сохраба. Тишина.
С трудом стащил себя с кровати, заглянул в ванную, распахнул дверь номера, окинул взглядом крошечный коридор. Мальчика нигде не было.
Заперев дверь, вцепился в перила лестницы и поковылял вниз, к стойке портье. Холл был оклеен розовыми обоями с фламинго, из кадки торчала пыльная искусственная пальма. Портье читал газету.
Я описал ему Сохраба.
Портье отложил газету и снял очки. Прямоугольной формы усики были тронуты сединой, легкий изысканный аромат каких-то тропических фруктов щекотал ноздри.
— Мальчишки такие непоседы, — вздохнул он. — У меня своих трое. Носятся весь день напролет, а мамаша волнуется.
Ну, что ты так на меня уставился?
— Этот мальчик вряд ли где-то носится, — промычал я. — Да и сами мы нездешние. Как бы он не потерялся.
Портье покачал головой:
— Присматривать надо за детишками, господин хороший.
— Я знаю. Только стоило мне уснуть, как его уже нет.
— Мальчишки — они такие.
— Ну да. — Пульс у меня участился.
Вот ведь чурбан бесчувственный!
Господин за стойкой принялся обмахиваться газетой.
— Велосипеды им подавай.
— Что?
— Я про своих. Требуют купить им велосипеды. «Мы больше никогда ничего у тебя не попросим, папочка». Как же. — Он хрюкнул. — Мамаша меня убьет на месте.
А Сохраб без сознания сейчас валяется где-нибудь в канаве. Или, связанный, в кузове грузовика. Кровь его падет на мои руки. Нет, не только. Вина ляжет и на этого типа тоже.
— Прошу вас… — скосив глаза, я прочитал его имя на приколотом к голубой рубашке тэге, — господин Фаяз, скажите, вы его не видели?