Белая Кость
Шрифт:
Рэн согласился:
— Будь по-твоему. А твои молодцы за это время научатся владеть луком. — Посмотрел поверх плеча старосты и, не скупясь на эмоции, широко улыбнулся. — Лорд Айвиль? Вот так сюрприз! Идите же сюда!
— Наш разговор не для посторонних ушей, ваше величество.
Улыбка сползла с лица Рэна. Он отложил лук и подошёл к Киарану.
— Ваше величество, ваша супруга разрешилась от бремени.
— Понятно… — еле слышно вымолвил он. Подозвал командира рыцарей. — Сэр Ардий, заканчивайте без меня. Лорд Айвиль привёз плохие новости. Я отправляюсь в Фамаль немедленно. Я должен быть рядом
— О боги небесные… — пробормотал Ардий. — Горе какое…
— Ребёнок жив, — сказал Киаран.
— Жив? — На лице Рэна отразилась гамма чувств: от радости до душевной боли. Он размял плечи, склонил голову к одному плечу, к другому. — Кто у неё родился?
— Мальчик. В столице кипят страсти. Я закрыл все городские ворота и вызвал из логова Стаи войско Выродков. Если толпа ринется в Фамальский замок, гвардейцы и мои люди его удержат. Но вам и правда надо поскорее вернуться в столицу.
— Дьявол! — выругался Рэн и махнул воину. — Труби сбор! Возвращаемся в Фамаль. Коня! — Посмотрел на Киарана исподлобья. — Не надо было утруждать себя. Прислали бы гонца.
— Я подумал, что вы захотите обсудить со мной план дальнейших действий.
— Мне нечего с вами обсуждать.
Они скакали всю ночь и весь день. Наконец остановились в придорожной корчме, чтобы дать отдых лошадям. Рыцари быстро поели и разошлись по комнатам. Выродки улеглись спать во дворе. Кухари навели порядок на кухне, потушили масляные лампы и отправились по домам. Содержатель заведения немного покрутился в трапезной, выравнивая ряды столов и скамеек. Проверил, закрыта ли входная дверь, и побрёл в свою каморку. Рэн и Киаран остались одни.
Рэн цедил вино и молчал. Киаран настороженно наблюдал за ним. Вроде бы человек тот же… но он стал другим, не похожим на себя прежнего. Лицо приобрело землистый цвет, на скулах выперли желваки, глаза ввалились.
— Не молчите, ваше величество. Я ваш друг. Пожалуйста, поговорите со мной, чтобы я знал, что делать дальше.
Осушив бокал, Рэн вновь наполнил его вином.
Не получив ответа, Киаран продолжил:
— Я приказал закрыть столицу, чтобы по королевству не расползлись слухи. Мне надо знать, о чём вы думаете и что намереваетесь делать. Я должен знать, в какую сторону мне двигаться. Не молчите!
— Я забрал её из холостяцкого дома. Получается, она жила там с каким-то батраком и уже понесла. — Рэн покрутил на столе кубок, не замечая, что расплёскивает вино. — Беда в том, что я люблю её, Киаран. Я люблю её.
— В таком случае надо сохранить её доброе имя.
Рэн облокотился на стол, запустил пальцы в волосы и проговорил, перемежая слова тягучими паузами:
— Я люблю её, но не хочу признавать чужого ребёнка своим. Не хочу завещать корону сыну батрака. Даже если я пойду на это, его право на трон опротестуют великие лорды, а церковники и народ их поддержат. — Рэн привалился спиной к стене. — Он каждый день будет напоминать мне о том, что я вытащил любимую женщину из чужой постели. Я не виню её, она сама не знала, что понесла. Она бы не стала мне лгать.
— Ну что ж… — Киаран скрестил руки на груди. — Из этой ситуации есть три выхода. Первый: умертвить ребёнка. Он родился недоношенный
— Нет! Не хочу, чтобы она страдала.
— Второй выход. Я опою младенца снадобьем. Все решат, что он умер. Результат такой же, как в первом случае. Я увезу его в логово Стаи, и мой сын сделает из него наёмника, если он, конечно, перенесёт все испытания.
— И чем этот выход лучше первого? Какой третий?
Этого Киаран и ждал. Придвинулся к Рэну и зашептал, опасаясь, что хозяин корчмы или кто-то из постояльцев их подслушает.
На рассвете король с рыцарями направился в Фамаль. Лорд Айвиль с Выродками поскакал в другую сторону.
— 2.11 ~
У Янары пропало молоко, и смотрительница женских покоев привела кормилицу. Она со своей крошечной дочкой поселилась в комнате в конце коридора. Первое время, когда сын королевы ещё не мог самостоятельно сосать, кормилица плакала, вливая молоко тонкой струйкой ему в ротик. Янара плакала вместе с ней и думала, что так переживать о чужом ребёнке может только поистине чистый душой человек. Таковых вокруг неё немного: леди Лейза, Таян, Миула. Никто не присылал Янаре трогательных записок, не интересовался, жива ли она, здоров ли её сын.
Лейза не выходила из Женской Башни. Спала в палатах Янары на кушетке. Днём поднималась на обзорную площадку и подолгу смотрела на город. Иногда спускалась на нижний этаж, чтобы узнать от верной служанки последние новости. Возвращалась мрачнее тучи, садилась в кресло и наблюдала, как Таян расхаживает по опочивальне, держа за пазухой младенца и что-то нашёптывая ему на ушко. Маленькая нянька денно и нощно обращалась к духам предков с просьбой дать малютке сил и отогнать болезни.
Женщины не затрагивали скользкую тему: преждевременное рождение мальчика. Не говорили о короле и не строили догадок, как развернутся события дальше. Вместе радовались, когда малыш наконец-то взял грудь. Смеялись, когда он зевал или чихал. И задумчиво разглядывали его тёмно-синие глаза, словно подёрнутые мутной плёнкой.
Вернувшись с очередной встречи с осведомительницей, Лейза расположилась в кресле и подпёрла подбородок кулаком.
— Его же не сбросят с крепостной стены? — прошептала Миула, делая вид, что собирает с ковра соринки.
Лейза украдкой бросила взгляд на Янару, стоящую возле окна, и наклонилась к служанке:
— Кто тебе сказал такую чушь?
— Услышала на кухне. Стряпуха сказала. Мол, есть такая традиция: сбрасывать с городской стены детей неверных жён. Сказала, что люди ждут, когда король приедет и сделает это.
— Королеву нельзя обвинить в неверности.
Миула покачала головой:
— Нельзя. — Подползла к Лейзе поближе и села на пятки. — Надо было убить Болху и сказать всем, что она хотела отравить королеву. А самим закрыться в башне и объявить через месяц, что королева разрешилась от бремени.
— Надо было, — вздохнула Лейза.
— А вы отправили монашку за клириком.
— Я надеялась на его помощь.
— Они ни черта не умеют. — Миула мельком взглянула на Таян, напевающую младенцу песенку, и принялась протирать тряпкой ножки кресла. — Никому не говорите, что он родился мёртвым.