Белая леди
Шрифт:
Блуму стало безумно интересно, когда Торренс стал ему рассказывать о том, что он слышал об Уилле до ее смерти. Эти слухи распространились во всех городах, и последним был Раттерфорд… Ему рассказали об этом вполне солидные люди. Они уважали самого Торренса, ну и, конечно, Уиллу. Никто не желал ей зла, и никто не хотел, чтобы у нее были неприятности с полицией. Блум никак не мог понять, почему Питеру было все это небезразлично. Эта женщина изменила ему, более того, у нее был ребенок от другого мужчины. Но Торренс считал своим долгом сообщить Уилле, что все их старые знакомые считают, что она стала величайшей торговкой наркотой.
— Значит,
— Да.
— Но вы не помните, когда это было?
— Это было примерно…
— Когда?
— В тот день, когда я уехал из Раттерфорда.
— И когда же это было?
— Десятого.
— Теперь вы все вспомнили, не так ли?
— Да, это было десятого числа. Я ее навестил утром, а потом уехал из города.
— Как она вас приняла после стольких лет?..
— Конечно, она была поражена…
— Это уж точно. Сколько времени прошло со дня вашей последней встречи?
— Восемнадцать лет. Но она вела себя со мной вполне прилично. Наверное, она понимала, что я оказываю ей услугу.
— Тем, что пересказали слухи?
— Да, те, что говорили о ней люди.
— Она признала, что это правда?
— Она заявила, что это — ложь! Но тем не менее была рада, что я ей все рассказал. Она добавила, что теперь понимает, что у нее есть враги.
— Она так сказала, да? Что у нее там были враги?
— Между вами не было ссоры или неприятных объяснений?
— Нет, нет. С чего бы это?
— Ну, по поводу ее и Берни Хэйла?
— Все это случилось много лет назад.
— А у вас была связь с этой… Маккалоу?
— К тому времени Уилла и Эгги были хорошими друзьями.
— И как все закончилось? Ну, ваш разговор?
— Она сказала, что постарается выяснить источник слухов…
— Кстати, вы поверили, что все эти слухи — ложь?
— Нет.
— Вы уверены, что она торговала наркотиками?
— Да.
— Вы сказали ей об этом?
— Нет. Мы мило распрощались, и я сказал, что, может, когда-нибудь ее еще навещу.
— Вы так и сделали? Вы видели ее еще раз?
— Как я мог это сделать? Я в тот же день покинул город, а она покончила с собой на следующее утро.
Глава 6. Но она была очень плохой…
В семь часов утра в пятницу, первого апреля, уборщица обходила комнаты в «Шелби Армс» и обратила внимание, что дверь номера тридцать семь была приоткрыта. Она постучала в дверь, открыла ее и заглянула внутрь. Мужчина в белом нижнем белье лежал вниз лицом на постели. Его затылок и шея были в крови. Уборщица вышла из номера, оставив дверь открытой, спустилась вниз и сказала ночному дежурному, что в комнате тридцать семь лежит мертвый мужчина.
Потом она отправилась пить кофе.
Блум и так знал, кто лежит мертвый в тридцать седьмом номере; но дежурный сообщил, что мертвый мужчина в белом нижнем белье был мистером Питером Торренсом. Он также сказал Блуму, что мистер Питер Торренс въехал в гостиницу двадцатого числа. Значит, это было две недели назад. Он отметил, что мистер Торренс был единственным белым в этой дыре.
Комната была, как ни странно, довольно большой, с двойной кроватью у стены. Труп измазал кровью прикроватный столик. У окна стояло кресло, у другой стены находился
Ночной дежурный сказал, что ему необходимо спуститься вниз, чтобы передать смену. Блум сказал, что он вполне может побыть здесь один.
На полу у кровати, рядом с безжизненной рукой Торренса, Блум нашел револьвер «Айвер Джонсон» двадцать второго калибра. Может быть, из этого оружия стреляли в Мэттью? Он не стал его трогать. Потом он взглянул на труп, кивнул и подошел к шкафу.
Бежевый спортивный пиджак и светло-коричневые свободные брюки-слаксы висели рядышком в шкафу. На полу стояла пара коричневых башмаков рядом с закрытой черной матерчатой сумкой. Блум поднял ее, поставил на кровать и сел рядом на пол.
На бирке был написан адрес Торренса — Атланта, Джорджия, Литтлджон Вей 2314. Телефон не был указан. Наверно, в сумке не было ничего интересного. Блум открыл ее.
Там был авиабилет до Атланты, копия завещания Уиллы Торренс и маленькая черная записная книжка.
В сумке также лежала коробка с пулями для револьвера двадцать второго калибра.
Она посадила измученную Джоанну на такси после восьми вечера, заплатив водителю и попросив отвезти девочку в квартиру матери. Сейчас Патриция сидела у постели Мэттью, держала его за руку и разговаривала с ним, так, как это делала до нее его дочь, рассказывая ему другую историю; но все равно она пыталась с ним общаться.
Она рассказывала ему историю их любви.
Она вспоминала о том, как им жилось.
— Мэттью, тебе обязательно нужно прийти в себя, — говорила она.
Она уже рассказала ему о том, как они встретились в первый раз, когда во время дождя она врезалась в его машину, а сейчас Патриция рассказывала об их следующем происшествии. На сей раз столкнулись человеческие личности, а не автомобили.
— Ты помнишь тот день в зале для тренировок? — спросила она его. — Мы не знали, что каждый из нас бежит по беговой дорожке, и бам-м-м, мы врезались друг в друга, руки-ноги у нас перепутались, и мы упали на пол… Наверно, в тот момент я в тебя влюбилась. Нет, пожалуй, я влюбилась, когда увидела тебя в самый первый раз. Видимо, дело все в том, что каждый раз, когда я тебя видела, я влюблялась в тебя по-новой. Каждый раз, когда я видела твое лицо: во время аварии, в спортивном зале, и когда ты отказался со мной позавтракать…
…Ты меня просто облил холодным душем. Я не могла этому поверить, и решила, что ты идешь на свидание с другой. Наверное, с этой вьетнамочкой, работавшей переводчиком. Я жутко разозлилась и ревновала тебя. Даже не знаю, почему, — я же тебя тогда почти не знала. А ты помнишь, как я с тобой кокетничала, когда мы встретились на слушании дела Бартона. Ты решил, что я пытаюсь предложить тебе сделку? Мы оба пили Мартини. За справедливость! Тяжелый был денек!
Первый раз мы были вместе в публичном месте, и нас окружали люди. Поразительно, что ты не испугался меня, хотя вполне мог бы удрать куда подальше…