Белая лошадь - горе не мое
Шрифт:
– А может, и полетел бы...
– задумчиво сказал Лешка.
Юля же осторожно, так, чтобы никто не увидел, показала Сане кулак, что означало: я тебе полетаю!
И вдруг совсем рядом снова треснула ветка...
– Точно, кто-то там есть...
– прошептал Адыев.
– Вов!
– Пошли, - кивнул Васильев, стряхивая с плеча Рыжего.
– Ой, мальчики, не ходите!
– Тихо, спугнете!
– зашипел Васильев.
Кукарека тоже поднялся, а вслед за ним и остальные мальчишки. Но только они
– Стой!
– завопил Васильев.
– Держи!
– и все понеслись следом.
Саня вскочил, настороженно слушая, как ученики яростно гонятся за кем-то по темному лесу. Догнали, произошла свалка, и того, кто убегал, потащили к палаткам. Пойманный упирался изо всех сил, старался вырваться.
– Еще и кусается, гад!
– возмутился Васильев, и к костру был выволочен растерзанный, взъерошенный второгодник Вахрушев. Он угрюмо сверкал желтыми глазами.
– Сан Сенич, ясно теперь, кто тогда за нами следил под дождем! торжествующе крикнул Васильев.
– Отпустите его, - вмешалась Юля, - медведя, что ли, поймали?
– Митька, ты чего прячешься?
– засмеялся Саня.
– Медведь-шатун, садись чай пить... Дома-то потеряют...
– Не потеряют...
– едва слышно ответил Вахрушев.
– А чего это ты, Хрюкало, за нами таскаешься?
– недовольно спросил Васильев.
– Следишь?
– Нужны вы мне!
– Ну и иди отсюда!
– Конечно!
– рассердились девочки.
– Приперся да еще грубит!
– А пошли вы!
– сказал Хрюшкин, развернулся и снова ушел в лес.
– Митька!
– позвал Саня.
– Не уходи!
Но Вахрушев уже ушел, только шелестели чуть слышно его шаги во тьме.
– Катись-катись, Наф-Наф!
– сердито кричал в лес Адыев.
– А ну-ка, замолчи!
– сказал Саня резко, и все удивленно уставились на него: никогда он так не разговаривал.
– Вот, значит, как?!
– оглядывая мальчиков и девочек, спросил Саня, и голос у него был чужой, незнакомый.
– Вот вы какие! Хорошие, вам никого не надо, да?
– А зачем он нам?
– единодушно зашумели мальчики и девочки.
– Он не в кружке.
– Сан Сенич, он плохой, чего он к нам привязался?!
– Живо!
– приказал Саня.
– Идите, найдите и позовите обратно!
Но мальчики и девочки стояли, упрямились.
– Нужно нам это Хрюкало...
А Юля вдруг поднялась и пошла в лес.
– Подожди, - сказал Саня, - я с тобой пойду.
– Он смотрел на Васильева: - Хрюкало, Хрюшка, Хрюк, Наф-Наф... Как еще?
– А чего? Его все так зовут!
– Я спрашиваю, как еще? Вспоминайте.
– Хрюзантема!
– стали вспоминать.
– Хрюкадав, Хаврон...
– Всё?
– Не, еще Хрюк-бряк!
– Хрюшкин!
– Всё теперь?
– Вроде всё...
–
И опять где-то рядом затрещало - там опять побежали прочь, дальше, дальше по темному пустому лесу.
– Видите, видите!
– сердито крикнул Васильев.
– Опять он подслушивал!
Саня не ответил, ушел в темноту.
– Дай руку, - сказал он Юле, - упадешь...
Они нашли второгодника Вахрушева в светлеющем березняке, он ничком лежал на сухой траве и плакал взахлеб. Юля опустилась рядом с ним на колени, погладила безутешного гордого Митьку по рыжим вихрам.
– Не плачь, рыжик, терпи... Они не злые, они просто глупые еще... Это, может, пройдет...
– Как же...
– не поверил он.
– Белая лошадь - горе не мое...
– сказал Саня.
– Слышишь? Повторяй: "Белая лошадь - горе не мое! Уходи горе, за сине море, за темный лес, за светлый огонь, меня не тронь!"
– А чье?
– затихнув, шепотом спросил Вахрушев Митька.
К костру они не вернулись. Саня собрал ветки и запалил маленький огонь рядом с затихшим Хрюшкиным. Так они и сидели втроем. Потом пришел Кукарека, хмурый, виноватый, и молча сел рядом.
А потом во тьме зашуршали листья под ногами остальных.
...
– И не проси!
– мотнул головой Аристотель.
– Переживают они, видите ли!.. Ишь, заступник какой! Это Петухова с тобой работу провела. Думаешь, я не понимаю!..
Был вечер, Аристотель пришел в гости, они сидели за столом, и разговор, который, как всегда, начинался так: "Все, сегодня ни слова о школе", как всегда, свернул все-таки к школе, к работе, которая и не думала кончаться по звонку с последнего урока.
– А сколько ты с ними не говоришь?
– заинтересованно спросил Арсений Александрович.
– Две недели.
– Ого! А я-то тебе деньги плачу за то, что ты их воспитываешь... Хорошо устроился!
– Я и воспитываю...
– вздохнул Аристотель.
– Я ведь, Сеня, не за себя, меня-то не больно обидишь. Но Александра Сергеевича не дам! Не позволю! "Сейчас так не пишут, кому это нужно"!
– припомнил он и рассердился с новой силой.
– Больно строг!
– усмехнулся директор.
– Они юные, глупые еще. Погоди, все поймут...
– Нет, пусть они сейчас поймут! Потом-то как раз поздно будет. "В гробу я видел это чудное мгновенье в белых тапочках"!
– передразнил он Шамина.
– И как я его тогда не убил, не понимаю. А нынче-то к вам шел, а он стоит у подъезда. С гитарой, как всегда... Сигаретку спрятал, уважил... А глаза тоскливые, дома, видно, опять худо... Но я не подошел, выдержал характер. Кивнул ему только так, очень холодно... Соскучился я по ним, мерзавцам... Концерты по ночам часто устраивает?