Белая Мария
Шрифт:
14. К. К.
Да, я помню. Ты показал мне treatment[70], а может, рассказ, достаточно длинный, чтобы понять, о чем речь, в чем суть.
Да, знаю, я именно так и сказала. Что такое не могло случиться. Две девушки, две жизни… Точнее, одна жизнь — двойная — и одна смерть. Очень уж надуманно, сказала я. Не верится.
Да, знаю, что еще. Я добавила: если из этого получится фильм, значит, я совершенно не разбираюсь в кино, и, пожалуйста, ничего больше мне читать не давай.
Ты
Да, понимаю.
Ты подбросил мне историю двух поручиков. Странноватую, но Тебе-то что. Были две Вероники, могли быть и два Вислицких. Оба — поручики Первой армии[71], оба воевали на фронте, а потом служили новой власти на экспроприированных предприятиях: на фабрике, например, или на мельнице…
Они не встретились (иначе автор писем написал бы об этом матери). Возможно, даже ничего друг о друге не знали. Как не знали и твои Вероники — неправдивые, надуманные… не могло такое случиться.
А двойная жизнь поручика В. — такое случилось…
Очень любезно с Твоей стороны. Великодушно.
Его нашли на следующий день. Люди шли за покупками, кто-то вбежал в магазин «Земледелец»: поручика убили, этого, с мельницы, на мосту лежит!
Неподалеку место захоронения солдат Первой армии. У него могилы нет. Ничего удивительного: не для того убивают, чтоб могила была, да еще на кладбище. Подошел, наверно, человек, принес лопату, поглядел на сапоги, вырыл яму… Может, и лежит еще поручик В. у моста через Залесянку.
Он должен был что-то почувствовать.
Тот, второй поручик, двойник.
В воскресенье, ночью, восемнадцатого.
в воскресенье, ночью, восемнадцатого
Его мог бы прошибить ток, ледяной ток, как дочку мельника.
Сон мог бы ему присниться.
Что-то он бы мог понять, неизвестно почему…
Да-а, сон. Как зомовцу[72], которого (помнишь?) мы видели в суде во время военного положения. После каждой акции ему снились сны, в последний раз приснилось, что он применил огнестрельное оружие — согласно уставу, поспешил он добавить. После выстрела кто-то упал на мостовую, ничком. Я подбежал, рассказывал он в суде, но судья его прервал, поблагодарил, свидетель-зомовец ушел, и мы не узнали, что было дальше.
Так и поручик в своем сне мог подбежать.
Перевернул бы лежащего… Посмотрел в лицо. Подумал: я его уже когда-то видел.
15. Экспонаты
Он знал (невесть почему). Знал, что делать.
Делал тщательно, с той же обстоятельностью, с какой поручал одному из офицеров звонить в колокола, а другому — поднимать флаг.
Перебрал вещи.
Уложил.
Закрыл чемодан.
Пошел в музей.
Попросил позвать хранителя.
Спросил, интересует ли того экипировка офицера Первой армии.
(Хранитель, похоже, опешил: никто еще с подобными экспонатами к нему не приходил.)
Достал из чемодана:
мундир
куртку (ватник)
юфтевые сапоги
офицерский ремень с портупеей
пилотку
полевую конфедератку
ППШ[73] с барабанным магазином…
Пошел в Политехнический.
Спросил декана.
Я хотел бы поступить в аспирантуру, сказал, меня интересует строительная техника.
16. Экспонаты, продолжение
Альфред Вислицкий, бывший поручик, станет профессором, выдающимся знатоком истории техники.
Экипировка будет выставлена в постоянной экспозиции музея Войска Польского. В витрине Первой армии. В неплохом месте — рядом с маршальским жезлом Жимерского, по соседству с принадлежавшими генералу Берлингу[74] биноклем и пистолетом.
Под надежной опекой. Специалистки по консервации текстиля будут сыпать средства от моли, а сотрудник специальной фирмы распылит газ против грибков и пылевых клещей.
Петр Вислицкий, сын поручика, будет строить.
Начнет он с алтаря на площади Победы. Того самого, где Иоанн Павел II попросит Святого Духа обновить облик земли[75].
Последний по счету проект — Музей истории польских евреев[76].
Сын поручика объяснит зарубежным евреям, почему они должны помочь с этим строительством, и евреи помогут, даже охотно, потому что, во-первых, цель благородная; во-вторых, Петр В. — предприниматель и человек успешный, а такой человек у других успешных людей вызывает понятное доверие; в-третьих, родившийся после войны Петр В. — представитель будущего, а каждый, надо полагать, предпочитает будущее прошлому (в особенности столь несовместимому с понятием успеха, как прошлое польских евреев).
Экспонаты пока полежат в шкафу, в аккуратно составленных серых коробках, каждая с номером и описью. Как и положено в музее.
Это будут:
субботний складной нож, сталь, перламутр, 14x2, в открытом виде 25x2
чемодан, клееная фанера, краска масляная, 32,5x15,5; для прочности использована доска, выломанная из синагоги
вешалка для одежды с надписью «Мужская и дамская одежда, школьная форма, меха, Н. Фишман, Люблин, ул. Крак. Предм., 10, угол Бернардинской», дерево, металл, 43x25,3
книга Менахема Менделя, цадика из Витебска, год 1878
вывеска двусторонняя «Фрукты, идишес гешефт»[77], крашеная жесть, 55x95
альбом с рекламными фотографиями киностудии «Лео-Фильм», на снимке владелица Мария Хиршбейн с собакой по кличке Чвартек
учебник геометрии Н. Рыбкина на идише, 1922
сифон для воды фирмы М. Рубинштайн, стекло, 28,5x9
стихотворение А. Мицкевича, переписанное от руки («Меж двух седых пучин жизнь пролегла тропой/Для нас, в теснине дней блуждающих толпой:/В пучину мрачную несемся из пучины./Одни — летят стремглав, торопят час кончины…»)[78], фирменный бланк Склада бакалеи и бобовых М. Вайнфельда в Новы-Тарге, 28x21,5