Белая Русь(Роман)

Клаз Илья Семенович

— Стели и убирайся вон, скотина!..

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Пуля ударила в грудь, и Кричевский свалился с лошади. К нему бросились казаки и, подняв, на руках унесли в перелесок. Кричевского положили в телегу, и черноусый жилистый казак, в изодранном кунтуше и без шапки, показал обнаженной саблей в сторону леса:

— Погоняй!..

Алексашка ударил вожжами по крупу коня. Около десятка казаков, сдерживая разгоряченных коней, потянулось рысью за телегой, которая поскрипывала на лесной, неровной, изрезанной корнями дороге. Кричевский лежал на спине с закрытыми

глазами, тихо стонал. Алексашка поглядывал на его округленное бледное лицо. Когда телегу подбрасывало, натягивал и отпускал вожжи. Он прислушивался к грохоту боя, который постепенно затихал, к крикам раненых и думал о том, чтоб побыстрее уйти поглубже в лес. Не успели отъехать и четверти версты, как послышался за спиной топот. «Погоня!..» — мелькнула мысль. Алексашка не ошибся — отряд гусар с обнаженными саблями мчался вослед. Казаки окружили телегу, чтоб защитить своего атамана. Засверкали сабли. Алексашка, кусая до крови губы, вцепился руками в дробницы, проклиная свою беспомощность. Через несколько минут половина стражи черкас была порублена. Телегу окружили. Гусар в голубом камзоле, в кирасе, приказал:

— Поворачивай коня!

Алексашке ничего не оставалось делать. Задергал вожжу. Телега медленно развернулась между обомшелых вековых сосен. Расступились гусарские кони, пропуская ее вперед. Алексашка дергал одну вожжу, и лошадь послушно ткнулась в густой олешник.

— Куда прешь?! — гаркнул гусар. — Дорогу не видишь?

Алексашка соскочил с телеги и стремительно бросился в кусты. А вослед неслось:

— Стой, пся крэв!..

Грохнул выстрел. Пригибаясь, Алексашка бежал без оглядки, лишь выбирая погуще кусты. Олешник хлестал по лицу. На мгновение остановился, чтоб перевести дух. Прислушался. Погони не было. Постоял малость, подумал и уже более спокойно затрусил по мягкой, пахнущей прелью земле. Несколько раз останавливался, поглядывая на еще высокое солнце, прикидывал, с какой стороны Сож, и шел к реке. Но реки долго не было. Потянулся старый еловый лес. В нем было сыро и хмуро. Где-то далеко хлопнул мушкетный выстрел, Алексашка смекнул, что долетел он из того места, где был бой. Значит, он забрал слишком вправо. Тогда повернул на запад солнца. И, может, через час вышел к Сожу. Пригоршнями брал прохладную воду и пил жадными большими глотками.

Вечерело. Алексашка устал за длинный и трудный день. В голове шумело, и ноги не хотели идти. Он нагреб несколько охапок моха и, положив его под сосной, сладко растянулся. В лесу было тепло и спокойно. Теперь мог подумать и разобраться в том, что произошло. Само собой разумеется, что в планах и замыслах атамана Кричевского Алексашка понять ничего не мог. Пожалуй, сотники этого тоже не знали. Было ясно одно, зря Кричевский не поставил в засаду сотню. Все могло быть иначе. Теперь загон разбит и собрать его не удастся. Кричевского посадят на кол или отрубят голову. Думал Алексашка, хорошо ли сделал, что оставил атамана. Вернее было б принять смерть вместе с ним, вместе с теми, с кем делил тяготы ратной жизни. Но везти в плен своего атамана — не разрешала душа. Правильно сделал, что бежал. Только куда теперь податься? Слыхал Алексашка, что где-то возле Хлипеня объявился загон казацкого полковника Золотаренко. Идти туда? Места знакомые. Еще можно заглянуть в деревню, где остался Фонька Драный нос. Наверно, поправился Фонька. Год прошел, ровно год с того часу, как порубали Фоньку. А может, и впрямь туда? С этими мыслями и уснул. Спалось Алексашке крепко.

На зорьке раскрыл глаза и поднял голову, прислушался. Не мог понять, приснилось ему или почудилось в дреме: прокричал петух. Нет, не почудилось — через четверть часа снова услыхал его голос. «Деревня рядом», — обрадованно подумал Алексашка. Он направился

к жилью, которое оказалось совсем близко. На опушке леса, около реки увидал несколько хат. Убедившись, что в деревне нет войска, Алексашка вошел в первую. В хате уже не спали. Возле печи возилась баба. В люльке енчил ребенок. На лавке, возле оконца, сидел старик, почесывая жидкую седую бороденку. Вслед за Алексашкой в хату вошел мужик и поставил на лавку ведро с водой. Он посмотрел на Алексашку и кивнул:

— Садись, чего стоишь?

— Спасибо. Не стомился за ночь, — и сел возле старика.

— Ночевал в лесу?

— Ночевал, — признался Алексашка и был уверен, что больше хозяин ничего спрашивать не будет.

Старик тяжело вздохнул.

— Нонче не сидится люду в хатах. Все в пути, все в дороге. Ищут жизнь лучшую да красившую. А где найдешь ее в сумятице людской и разоре? Люди кровь льют, с мечом один на одного ходят. — Старик закряхтел и неодобрительно покачал головой. Перекрестившись, уставился на Алексашку. — Откуда и куда идешь, человече?

— Хожу по белу свету, — уклончиво ответил Алексашка.

— Вижу, что ходишь, ежели казацкая одежда на плечах. А говор у тебя наш.

Алексашка раскрыл от удивления рот. Он свыкся с одеждой казацкой и думать не мог, чтоб она выдала его с первого взгляда. Растерялся и не знал, что ответить старику. Решил, что прятаться нечего: чернь — люд свой.

— Все верно, отец. Куда путь держать буду, еще не знаю. Господь бог укажет дорогу.

— Правду говоришь. И тебе и братам твоим.

Кого имел в виду под братами старик, Алексашка не понял. То ли чернь, то ли черкасов.

— У каждого своя дорога, — вставил молчавший до сих пор хозяин избы.

— Всем едина, сын мой, — возразил старик.

Подумал Алексашка, что старик не родня хозяину, ежели в спор вступили. Свои давно б договорились.

— Ты, отец, далеко путь держишь? — наугад спросил Алексашка.

— Держу, — твердо ответил старик. — Гробу господню поклониться.

— В далекие края, — сочувственно кивнул Алексашка. — Из каких мест, отец?

— Воскресенского монастыря града Дисны.

У Алексашки захолонуло дух.

— Что под Полоцком?

— Он и есть. Нешто ты знаешь те земли?

— Бывал там. А ты в Полоцке бывал, отец?

— Отчего не быть? В тридцати верстах.

— Расскажи, как там в Полоцке.

— Везде одно, — старик опустил голову и потупил взор. — Жить несладко. Ропщет люд и ждет милости божьей.

— Не бунтует чернь?

— Тихо. — Старик поднял голову. — Тихо. Уповают на царя.

Алексашка согласно кивнул:.

— Уповать мало.

Старец хмыкнул и догадался о мыслях Алексашки.

— Есть славный муж, дисненский игумен Афиноген. Задумал втайне идти к государю Ликсею Михайлычу. Что из этого получится — не ведаю. Может, и смилостивится государь.

— Скажи, ляхи в Полоцке сидят крепко?

— Крепко, — снова хмыкнул старик. — Когда б их шевелили, как у Речицы…

Хозяйка поставила на стол миску толченого лука, заправленного маслом, и кувшин с квасом, положила преснак и ложки. Старик перекрестился. Следом за ним хозяин и Алексашка.

— Чем богаты, — пробасил хозяин.

Придвинули лавку к столу. Ели молча. Жевал Алексашка пахучий лук и думал о том, чтоб податься в родные края. В Полоцк — рискованно. Его помнят и схватят. А вот в Дисну… И там собрать отряд… Если только игумен Афиноген…

— Не был вчера у Сожа? — спросил старик, вытирая ладонью усы и бороду.

— Был, отец.

— Отважен, — похвалил старик. — Пусть сбережет тебя господь. А теперь что?

— Не знаю, — повел бровью Алексашка и подумал, что старику известно о гибели загона Кричевского. — Может, в родные края подамся, под Полоцк.