Белая Русь(Роман)

Клаз Илья Семенович

— Пошли! — решительно кивнул Алексашке.

Раздвинув кусты, зашагали по сухим сучьям. Возле костра услыхали. Вскочили казаки, выхватили сабли. Усатый, могучий казак с оселедцем показал пальцем в землю.

— Стой! Кто такие?

— Казаки, — ответил Любомир по-украински.

— Не брешешь? — подозрительно посмотрел усатый. — Заходи, Прошка, чтоб не дали стрекача.

Казак, которого назвали Прошкой, заскочил за спины Любомира и Алексашки, но не приблизился. Остальные тоже стали

обжимать кольцом. Алексашка и Любомир выхватили сабли.

— Ты не шути, не то порубим! — предупредил грозно усатый. — Клади саблю!

Казаки расступились полукольцом, настороженно рассматривая двоих. Первый — вроде казак, а второй, в изорванной свитке, на белорусца смахивает.

— А ты не грозись, — повысил голос Любомир. — Видишь, что не испугались. Сами к хате шли.

В дверях показалась рослая сухопарая фигура в расстегнутом кунтуше, без шапки. Серебром спадают на лоб жидкие волосы.

— Чего шумите? — увидав двоих, нахмурился. — Кто такие? Чего с саблями? Идите ближе!

Любомир вбросил саблю в ножны, и подошел к седому. Пока приближался, успел рассмотреть зоркие глаза под мохнатыми бровями, длинный, с горбинкой нос, морщины, изрезавшие худые бритые щеки. Он стоял, уперев руки в бока, широко расставив крупные ноги, обутые в юфтовые сапоги. Ни сабли, ни пистоли за широким малиновым поясом, который туго перехватывал белую льняную рубаху и синие шаровары. Окинув Любомира проницательным взглядом, покрутил седеющие усы.

— Казак?

— Казак.

— Куда держишь путь?

— Хожу по белу свету.

— Все ходят, кто ноги мает. До какого загона приписан?

— До Небабы…

— Небабы? — усомнился седой. — Где он есть, тот Небаба?

— Вечная память ему! — Любомир перекрестился. — Загинул под Пиньском.

— А ты по лесам шастаешь, как тать?

— У тебя не крал, — поджал Любомир губы.

— Дерзок! — повысил голос седой. — Прикажу язык вырвать. А кровь у тебя, вижу, настоящая, казацкая.

Любомир промолчал, только сверкнул глазами. По спокойному, уверенному лицу седоголового понял, что ведет разговор не с простым казаком.

— Отвечай, кто и куда идешь?

— Атаман Гаркуша послал.

— С того бы и начал. А то ерепенишься, как петух, за саблю хватаешься. Другим разом общипают, что и кукарекнуть не успеешь. Сразу попадешь в котел. Теперь час другой. Можешь ли покликать Гаркушу ко мне?

— Верст двадцать скакать надо.

— Скачи. Скажи, зовет Силуян Мужиловский, посол гетманов.

Любомир окликнул казаков, что остались в бузине. Те вывели коней.

— Ого-го, — загремел Прошка. — Войско целое! Давай поближе к огню и каше. Голодные, небось, чтоб вас волки грызли!

Отведать каши Алексашке не довелось. Пожевал ломоть душистого хлеба,

разглядывая мякоть.

— Чего глядишь? — кивнул Прошка, заталкивая в рот окраец.

— Не ел такого.

— На Московии пекут.

Почему на Московии да как он сюда попал, не спрашивал — времени не было. Сел в седло и помчался назад, к загону. В темноте долго искал лагерь. Костры помогли. Поднял сонного Гаркушу. Рассказал ему о встрече с казаками и передал, чтоб ехал к некому Мужиловскому. Услыхал это имя, сон у Гаркуши словно ветром сдуло.

— Не перепутал? Прозвище добро запомнил?

— Как есть.

Гаркуша разбудил сотника, пошептался с ним в шатре. Вскочив на жеребца, коротко бросил Алексашке:

— Не отставай!

Алексашка не мог понять, кто такой Мужиловский и почему при упоминании о нем Гаркуша сразу же сел на коня. Почти всю дорогу атаман молчал. Когда кончился лес и кони вышли на шлях, — расступилась тьма, стало веселее ехать.

— Посольство гетмана Хмельницкого, — сказал Гаркуша, ворочаясь в седле.

— Куда едут?

— Неведомо мне.

— Хлебом потчевали. Такого хлеба еще не едал. Говорили, на Московии пекут. Там хлебопеки мастеровые.

— Значит, из русского государства едут, — заключил Гаркуша. — Может, добрые вести на Украину везут. Но почему оказались под Хлипенем, понять не могу.

Уже на рассвете подъехали к хате. Стоявший на часах казак пошел будить Мужиловского. Через раскрытую дверь донеслось басистое: «Зови!..» Не дожидаясь казака, Гаркуша подхватил саблю и переступил порог. Алексашка услыхал радостный голос атамана:

— Здравствуй, батька!

— Здравствуй! Бог свел нежданно-негаданно.

Они обнялись. Алексашка присел у двери. В хате зажгли лампаду, и тусклый огонек заполыхал на столе.

— Садись! — Мужиловский хлопнул ладонью по лавке. — Как ты, крепок и здоров?

— Как видишь, батька… Что занесло на Белую Русь? Видать, из Московского государства?

— Не ошибся. — Мужиловский понизил голос. — Гетман Хмельницкий с посольством отправил к царю. И просил завернуть в земли Литовского княжества, подивиться, чем живет люд и что деется в местах этих.

— Клокочет Белая Русь, батька. Так и передай гетману. Мужики бросают хаты и берутся за косы. Десять дней Пинск шугал пламенем. Люду полегло, как на поле Куликовом, а то и больше. Под Бобруйском и Слуцком теперь казацкие загоны вместе с холопами стоят. Осадили Кобрин, Лоев, Игумен… Я на Березе разбил стражника литовского Мирского, а Радзивилл вышел с войском на Кричевского. Теперь на Хлипень иду. Вот такие дела…

Мужиловский слушал, качал головой, и тень его, такая же большая и стремительная, как сам он, шевелилась на стене.