Белая ворона
Шрифт:
В первую брачную ночь оказалось, что в постели девицам из солдатских борделей Бейрута и Константинополя есть чему поучиться у молодой жены Домета.
Но самый неприятный сюрприз ожидал Домета наутро, когда на его деловой вопрос о денежной части приданого фрау Кебке, покраснев до ушей, начала смущенно мямлить:
— Дело в том, дорогой зять…
— Денег нет, — отрубил герр Кебке, — и тупо посмотрел на Домета.
— Но вы же — строительный подрядчик! — Домет все еще не верил, что его обвели
— Я разорился. — Герр Кебке потянулся за стоявшей в буфете бутылкой шнапса, но жена ударила его по руке.
Тут из соседней комнаты впорхнула Адель и прижалась к Домету.
— Что за важность, Азиз! Какое значение имени папины деньги! У нас есть свои. Верно?
— В самом деле, — обратился герр Кебке к Домету. — Вы же человек состоятельный.
— Зато уж перину с подушками вы получите на всю жизнь, — попыталась разрядить обстановку фрау Кебке. — И шесть серебряных ложечек.
— Как шесть? — возмутилась Адель. — Ты же говорила, дюжину!
— Трудные времена, — прошептала фрау Кебке, прикладывая к глазам носовой платочек. — Осталось только шесть.
Позже, пересчитав тайком от жены наличные деньги, Домет понял, что их и на месяц жизни в Берлине не хватит. Последняя надежда — Гепхард. Тот задолжал ему за две пьесы.
У входа в театр Домет встретил заплаканную Эдит Визе.
— Что случилось? — спросил он, отгоняя дурное предчувствие.
Фрейлейн Визе схватила его за руку.
— Какой негодяй! — произнесла она, четко выговаривая каждое слово. — Ну, какой негодяй!
— Кто негодяй?
Фрейлейн Визе отпустила руку Домета и недоверчиво спросила:
— Разве вы ничего не знаете?
— Нет.
— Гепхард сбежал.
— Как сбежал?
— Очень просто: продал весь реквизит, прикарманил наши деньги и сбежал. Говорят, в Америку.
— А как же театр?
— А он и театр продал. Может, вы проводите меня домой, и мы выпьем настоящего кофе? — игриво спросила она Домета.
— Очень сожалею, но меня ждет жена.
— Ах, вы женаты… — разочарованно протянула фрейлейн Визе.
— Как раз вчера женился.
— Ну что ж, тогда прощайте.
Вскоре супруги Домет уехали в Палестину.
5
В Хайфе молодожены поселились на склоне горы Кармель, в верхней части квартала Вади-Ниснас, где жили в основном арабы-христиане. Азиз и Адель сняли небольшой домик из двух комнат по соседству с семьей Домета. К этому времени Салим вернулся из Египта, а Амин — из Ливана.
В одной комнате была гостиная с обеденным столом и с буфетом, в другой — спальня, она же и кабинет Домета. Там стояли двуспальная кровать, письменный стол, книжный шкаф и три стула. Больше ни для чего не оставалось места.
Со свекровью у Адели сразу не
Домет сидел у кроватки, где лежала его плоть от плоти, кровь от крови с такими же, как у него, черными глазами, похожими на хевронские маслины.
— Какие цепкие ручонки! Всего ничего, еще и не человек, а как крепко держит меня за палец! Не сразу выдернешь, — умилялся он. — Почему она хнычет? Может, у нее что-то болит? Гизелла, детка, что у тебя болит, а? Животик? Ну, скажи папе, что болит?
— Боже мой, Азиз, — не выдержала Адель, — ну, как она тебе скажет, когда она еще не говорит.
— Я знаю. Но ребенок должен слышать, что с ним разговаривают. И чем больше, тем раньше он заговорит.
— Ты лучше со мной поговори.
— О чем?
— Ах, со мной уже и говорить не о чем? А когда ты ко мне сватался, рта не закрывал!
— Сватался? Да это ты меня под венец затащила. Ты и твоя мамаша с ее дюжиной серебряных ложечек.
— Ты, что, так и будешь всю жизнь меня попрекать этими проклятыми ложечками? Лучше бы на себя посмотрел: денег на семью заработать не можешь. Все сидишь и пишешь. Нашел бы работу, а то мы скоро по миру пойдем. Не забывай, что у тебя жена и ребенок.
Ребенок! Дочь! А Домет так ждал сына, для которого уже было готово имя Сулейман в честь его отца.
Адель настаивала, чтобы дома говорили только по-немецки.
— А с кем же Гизелла будет говорить по-арабски? — спросил Домет.
— С нянькой. Возьмем няньку, и пусть она говорит с ребенком по-арабски. А со мной моя дочь будет говорить только по-немецки.
— Но ты же знаешь, что у нас пока нет денег на няньку, а моя мама не знает немецкого. Так что же, она так и не сможет поговорить с собственной внучкой?
— Будут деньги, будет нянька. А мамочка твоя потерпит. В моем доме будут говорить только по-немецки. Я по-вашему не понимаю.
Чувствуя себя победительницей, Адель пошла вешать белье, бормоча на ходу: «Что за страна! Даже балконов нет. Белье на крыше вешать надо!»
На соседних крышах женщины тоже развешивали белье, громко переговариваясь о чем-то. При виде Адели они замолчали, потом одна из них что-то сказала, и все громко засмеялись.
Адель поняла, что смеются над ней, покраснела и убежала в дом.
Когда Адель вошла, Домет сидел возле письменного стола и писал, напевая «Ах, майн либер Августин». Гизелла смеялась. Завидев жену, Домет перестал напевать, и Гизелла заплакала.