Бельгийский лимонад
Шрифт:
План работы с документами был продуман еще дома, вместе с Шуляковым и Голиковым, и коллективное мнение, после недолгих споров, сошлось на том, что начать следует с изучения списков 1-го и 2-го Куйбышевских пехотных училищ. Да, все правильно: в 1941 году, как уже выяснилось, этих училищ еще не существовало, и, стало быть, Бовин там учиться не мог. Ну, а вдруг он сумел, как предположил Голиков, воспользоваться биографией одного из выпускников, взял его фамилию?..
Мимо, мимо, мимо, мимо... Стоп! 1-е училище, набор 1942 года, курсант 10-й роты 3-го батальона
Но разве не могло так случиться, что настоящий Бовин Василий Иванович, 1924 г. р., уроженец г. Орла, отдал жизнь за Родину на поле брани, а с его фамилией пошел гулять по свету другой человек? Конечно, невозможно и помыслить, чтобы пролистать списки всех двадцати миллионов, взятых войной, однако вполне по силам пройти по фамилиям, которые начинаются на «Бов»: БОВакшин, БОВилин, БОВтрачук... Мимо!
Теперь — что расскажут списки военнослужащих 808-го и 344-го гаубичных артиллерийских полков?
Все же странная особенность у памяти: если бы Овсянников попытался в другое время воспроизвести автобиографию Бовина, хотя бы один абзац из нее, вряд ли получилось бы. А тут стоило обложиться материалами по двум этим полкам, и тотчас словно отпечаталось:
«...По окончании средней школы в 1941 году началась Великая Отечественная война, и на 2-й день войны ушел добровольно на фронт. Службу проходил в Куйбышевском впу до 1942 года, потом в 808 гап в качестве вычислителя-наблюдателя, где находился по март 1944 года. По расформированию этой части меня направили в 344 гап, где и проходил службу в должности писаря-каптенармуса до даты демобилизации...»
Поневоле подумалось, что все, связанное с Бовиным, будет теперь сидеть в нем, пока не удастся пройти весь трудный, а может быть, и долгий путь к истине.
Прежде чем приняться за изучение документов артполков, Овсянников плотно пообедал, всласть покурил и, устраиваясь за столом и натягивая напальники, сказал пробегавшим мимо оранжевым кудряшкам:
— Ну, Валюша, можешь передать всем девочкам, до завтрашнего обеда, а то и до вечера всем обеспечена спокойная жизнь, никого теребить не стану.
Однако не прошло и четверти часа, как выкрикнул, забывшись, с ошалелым видом:
— Девочки, выручайте, срочно нужен 214-й азсп, — спохватился, расшифровал свистящим шепотом: — армейский запасной стрелковый полк!
— Неужто и вправду, капитан, угли пятки жгут? — посмеялся кто-то из девчат.
— Жгут! — подтвердил он, стягивая напальники и давая отдых рукам. — И пятки, и пальцы.
Его выбила из колеи коротенькая запись, которая как-то мгновенно выпуклилась на затюканной машинописью странице: «...прибыл в 808 гап 03.07.45 г. из 214 азсп. Присягу принял 06.11.45 г. Не ранен. Не награжден.»
Прибыл из 214-го азсп? А ведь ни в одной из анкет, как и в автобиографии, даже намека нет на этот полк! И потом — даты, совершенно же другие даты, что обратило
Принесли затребованные документы. Овсянников погрузился в них с гнетущим чувством ожидания встречи с фактами биографии, которые в очередной раз изобличат во лжи всеми уважаемого, да, всеми пока уважаемого, облеченного доверием Родины ученого. И если по долгу службы Овсянникову хотелось поскорее докопаться до изобличающей сути, то чисто по-человечески он надеялся, все еще надеялся, еще верил, что там, в конце — не сплошная чернота, просто мелкие пятна, лишь забрызгавшие (по молодому легкомыслию), но не замаравшие напрочь начало жизненного предназначения.
Давно хотелось курить (да и поесть не мешало бы), но он не позволял себе расслабиться, перебрасывал и перебрасывал справа налево слежавшиеся листы зажелтевшей бумаги. И вот:
Откинулся на спинку стула, закрыл глаза, отдыхая и в то же время борясь с искушением прорезать одним взглядом по диагонали полстраницы текста, прорезать, выхватить смысл и уже тогда пойти на лестничную площадку, чтобы выглотать там с чувством исполненного долга сигарету. Все же справился с собой и, не открывая глаз, воззвал свистящим шепотом, которому успел здесь обучиться:
— А что, девочки, не могли бы отпустить меня на перекур?
Ждал: сейчас, как обычно случалось в конце рабочего дня, кто-нибудь из сотрудниц скажет со вздохом: «Какой там перекур, капитан, когда пора на заслуженный отдых!»
— Какой там перекур, капитан, — действительно услыхал усталый женский голос, — давно пора зал на охрану сдавать.
Кинул взгляд на часы: ого, к 21 близко!
— Что же никто за рукав не дернул?
— Сильно ухватисто работали, жаль было прерывать.
— А можно еще на пяток минут задержаться?
— Куда от вас денешься!
Ну, вот, дальше оттягивать некуда, сами обстоятельства вынуждают глянуть, что же содержится в личной карточке красноармейца Бовина, в карточке, заполненной в 214-м армейском запасном стрелковом полку.
Окунулся в поблекшую машинопись, донырнул до смысла, сказал себе, проглатывая слюну: «Вот так!» Вернулся к началу, прочитал все сплошняком, без пропусков, содрал напальники, принялся переписывать текст, сокращая слова, не соблюдая знаков препинания, — переписывал и повторял про себя: «Вот так! Вот так!»
Закончил, метнулся к внутреннему телефону: слава богу, майор Сидоров еще не успел управиться с делами.
— Сможешь еще пяток минут задержаться? Мне бы от тебя позвонить домой... Нет, семья в порядке, с начальством надо перетолковать.
Здесь, в Подмосковье — около 21, значит, дома уже ночь. Кого поднимать с постели? Шуляков как-то делился, что привык ложиться пораньше, чтобы пораньше и вставать, встречать рассвет. Голиков, напротив, любит вечерами почитать, вполне возможно, еще и не успел уснуть. Кроме того, Нина Васильевна у него — работник связи, ей не в новинку будет неурочный зов телефона.