Белое движение. Исторические портреты. Том 2
Шрифт:
Он советуется со мной относительно предстоящего похода, чтобы “мужичье ненароком не взяло его в переплёт”... Ведь он же, ей-Богу, единомышленник, белогвардеец, контр!..»
«Троцкий - шеф, а в карманах у молодцов и господ офицеров до сих пор царские вензеля лежат!..» - вспоминает Гончаренко ещё одну откровенность Балаховича, который, если сказал именно так - скорее всего приврал (какие и почему вензеля должны были оказаться у вновь набранных партизан?); но вот построение его отряда на вечернюю молитву мемуарист якобы видел своими глазами, а это демаскировало «советский полк» не хуже любых вензелей...
С другой стороны, на крестьян привычная по «царской
Но у центральной власти появлялись на его счёт определённые подозрения. Благонадёжность уже ставилась под сомнение, командира полка нервировали угрозами отправить на «междоусобный» Волжский фронт, и если сначала удавалось, ссылаясь на Троцкого, обходиться без комиссара, то к октябрю в полк, именовавшийся теперь «Особым конным полком 3-й Петроградской дивизии», стали присылать коммунистов. Беспокоил и Штаб Петроградского военного округа, придиравшийся к денежной отчётности (вполне вероятно, и вправду небезупречной). Балахович должен был чувствовать себя волком, окружённым кольцом красных флажков...
Узнав о том, что во Пскове представителями русского офицерства достигнуто с местными оккупационными властями соглашение, по которому при поддержке немцев начиналось формирование русских белогвардейских частей, он командировал за демаркационную линию штаб-ротмистра Пермикина и поручика Видякина с поручением оговорить условия перехода Особого конного полка во Псков. Балахович просил оставить его во главе полка, произвести в ротмистры, подтвердить дореволюционные офицерские чины остальному командному составу и сохранить структуру своей части, обещая привести 500 штыков, 200 шашек и 8 конных орудий, что в принципе соответствовало численности значительно возросшего в течение лета - осени Особого полка. Очевидно, готовясь к переходу (вряд ли это можно было бы сделать в последний момент), он тайно печатает листовку-воззвание:
«Братья-крестьяне!
По вашему призыву я, батька Балахович, встал во главе крестьянских отрядов. Я, находясь в среде большевиков, служил Родине, а не жидовской своре, против которой я создал мощный боевой отряд...
Объявляю беспощадную партизанскую войну насильникам. Смерть всем, посягнувшим на веру и церковь православную, смерть комиссарам [и] красноармейцам, поднявшим ружье против своих же русских людей. Никто не спасётся.
С белым знаменем вперёд, с верой в Бога и в своё правое дело я иду со своими орлами-партизанами и зову всех к себе, кто знает и помнит батьку Балаховича и верит ему»...
Это ещё отражение колебаний, выступать ли самостоятельно или присоединяться к формирующимся во Пскове регулярным войскам, - но течение событий вскоре заставило «Батьку» сделать решительный выбор.
«...Осенью 1918 года ему стало скучно, и он решил переметнуться на другую сторону», - читаем мы сегодня в исследовании, претендующем на историчность. На самом же деле «ему» стало бы, наверное, не скучно, а страшно, если бы Станислав Балахович вообще склонен был испытывать подобное чувство. Большевицкая петля сжималась всё туже, и копившееся напряжение разрядилось 26 октября столкновением
Древняя обитель над болотистым восточным берегом Псковского озера была местом стоянки 1-го эскадрона, которым командовал старший из братьев Пермикиных. Официально задачей было наблюдение за побережьем и нейтральной зоной, на самом же деле через Пермикина осуществлялась связь с его братом, под фамилией «Орлов» возглавлявшим сейчас белый гарнизон Талабских островов (на Псковском озере, вёрстах в десяти напротив монастыря). Передовые позиции, занимаемые эскадроном, должно быть, заставляли советские власти относиться к нему с повышенным вниманием, и к Пермикину-старшему из столицы «были командированы три партийца для создания бюро и проведения политработы». Их угрозы «отправить его, Перемыкина, и любого из командиров на Гороховскую [68] в ВЧК» 26 октября спровоцировали командира эскадрона на переход во Псков, Балахович же всем произошедшим был поставлен в крайне щекотливое положение.
68
Правильно: на Гороховую (улица в Петрограде, где располагалась местная Чрезвычайная Комиссия).
– А. К.
Ситуация ещё ухудшилась с уходом во Псков 28 октября трёх пароходов советской Чудской флотилии; Балаховича потребовали в Петроград, а оттуда, на случай его отказа, выехали чекисты для ареста «Батьки». Однако он, буквально под носом у столичных эмиссаров, собрал те подразделения Особого полка, какие успел, и, подбодрив «сынков»: «С Богом! Смелыми Бог владеет!» - 4 ноября прорвался через правый фланг соседнего боевого участка (находившиеся там части, похоже, просто расступились, пропуская балаховцев) и осчастливил своим появлением древний Псков.
Из альтернативы - «хоть с большевиками, да против немцев» или «хоть с немцами, да против большевиков», - Балахович, хорошенько присмотревшись к Советской власти, в конце концов выбрал всё же второе, - и теперь уже открыто стал «белобандитом».
Надо сказать, что бандитом его сразу посчитали и многие из новых соратников. Офицеры спешно формировавшегося «Псковского корпуса Северной Армии», всемерно старавшиеся придать своим отрядам вид регулярных полков и батарей, увидели в прибывающих с красной стороны балаховцах только внешнюю дезорганизованность (немедленно квалифицированную как «пропитанность тлетворным духом совдепщины»), заподозрив, что «красноармейская разнузданная банда внесёт разложение и только ослабит регулярные части». Кроме того, так и осталось до конца неясным, сколько же войска привёл с собою Балахович: называемые цифры варьируются от 850 человек, в том числе не менее 250 конных, и четырёх орудий (с учётом ранее перешедшего эскадрона Пермикина), - что, в общем, вполне соответствовало первоначальным обещаниям, - до 120 конных с двумя пушками, что якобы вызвало обвинения Балаховича в обмане и торговлю вокруг признания его чина и сохранения отряда в неприкосновенности.
Впрочем, условия, на которых была достигнута договорённость о переходе, несмотря на все эти недоразумения и недоверие, изменены не были. Бывший Особый полк стал называться теперь «отрядом Булак-Балаховича» - двойная фамилия отныне прочно закрепляется за его командиром, - а сам он был-таки произведён в ротмистры. Более того, появление на довольно тусклом псковском небосклоне столь яркой звезды привело и к образованию своего рода «балаховской партии», прочившей «Батьку» на высший военный пост в новых формированиях.