Белое движение. Исторические портреты. Том 2
Шрифт:
Судьба вновь жестоко посмеялась над Балаховичем - но не чрезмерной ли уже станет её ирония, когда вскоре мы увидим этого доблестного офицера и будущего Белого генерала... под красными знамёнами?
Сроднившийся со своими партизанами и выбранный, наконец, начальником отряда Станислав Балахович оставался с ними весь последний период мировой войны на Восточном фронте (ноябрь 1917 - февраль 1918 года), когда сама война носила уже какой-то странный характер. Официально она не была окончена, хотя перемирие вроде бы было заключено; несмотря на это, немцы то и дело рывками продвигались вперёд, не особенно оглядываясь на идущие в Брест-Литовске переговоры; что же касается фронтовых частей, то они - всё равно, желали ли демобилизоваться и ринуться по домам, делить «землю и волю», или ещё видели в наступающем «германце» прежнего врага, - должны были в своих
Для партизан отряда имени Лунина это обстоятельство имело значение гораздо большее, чем для остальных солдат и офицеров развалившейся армии, — ведь их лихие действия были слишком хорошо памятны противнику. И неважно даже, существовал ли на самом деле приказ германского командования не считать партизан военнопленными и захваченных расстреливать на месте, и вздёргивали ли немцы на виселицу тела убитых, которые попадали к ним в руки: это уже было отрядной легендой, и, быть может, и вправду романтически настроенная офицерская молодёжь именовала себя «рыцарями смерти» и имела при себе ампулы с ядом на случай плена... так что и теперь, несмотря на крушение большого фронта, сдаваться в плен им явно не приходилось.
Надо сказать, что «пунинцы», которых с этого момента можно уже называть «балаховцами», были не одинокими в своём «индивидуальном» сопротивлении продвигавшемуся врагу. То и дело отдельные полки или батареи, с боями или без них - как повезёт - отрывались от противника и глухими прифронтовыми дорогами, в относительном порядке, вновь возвращаясь от «революционной дисциплины» к дисциплине воинской и поневоле по-старому подчиняясь остававшимся ещё на своих местах, вчера ещё униженным офицерам, — двигались вглубь страны, чаще всего, наверное, вообще не понимая, что придут-то они не просто «домой», а к большевикам.
К началу марта сильно поредевший отряд - ещё в ноябре в нём насчитывалось лишь два эскадрона вместо прежних пяти, а сейчас оставалось всего около полусотни всадников во главе с братьями Балаховичами, - осаживая под натиском продвигающихся вперёд германских войск, был прижат к узкой водной перемычке, соединявшей Чудское и Псковское озера. Растеряв значительную часть отряда при отступлении, его командир не растерял боевого задора, огрызаясь весьма активно и чувствительно и сумев, несмотря на давление противника, переправиться на «русский» берег с «лифляндского», но после этого всё же вынужден был отправить посыльного за помощью к советским властям в Гдов. В последовавшем 5 марта бою с немцами Станислав Балахович был тяжело ранен и эвакуирован для лечения в Петроград, а остатки отряда принял Иосиф.
Два с лишним месяца старший Балахович, очевидно, перебирает различные варианты своего дальнейшего поведения. Сначала он присматривается к начавшимся формированиям польских национальных частей, которые, однако, вскоре прекращаются большевиками, а затем едет в Москву и начинает добиваться «аудиенции» у Народного Комиссара по военным и морским делам и Председателя Высшего Военного Совета - Троцкого.
Похоже, что встреча и в самом деле имела место - по крайней мере, полномочиями на формирование конного полка Станислав заручился неотразимыми; тогда же, однако, он устанавливает отношения и с французской миссией, представители которой должны были подталкивать его к поступлению на советскую службу, ещё надеясь восстановить рухнувший Восточный фронт против немцев и будучи готовыми для этого сотрудничать хоть с большевиками, хоть с их противниками. Драться с немцами Балахович очень хотел, тем более что его родные места, где оставалась и семья (жена его, Генрика, умерла от рака в том же 1918 году [65] ), оказались оккупированными; но, очевидно, всеядная политика бывших «союзников» вызвала у него разочарование, потому что одновременно Балахович нащупывает связи с тайными офицерскими организациями.
65
По другим сведениям - в 1925-м. Как бы то ни было, в годы Гражданской войны Станислав вряд ли имел о ней какие-либо достоверные известия. – А. К.
Попытка большевиков уже тогда разыграть патриотическую карту и под лозунгом борьбы с немцами и охраны русских рубежей привлечь к себе офицерство имела крайне неоднозначные последствия. Кто-то попадался на приманку и оказывался на Волге или Дону - против своих же недавних соратников по Великой войне, но кто-то и использовал открывающуюся возможность для легализации тайных кружков, вынашивавших антибольшевицкие замыслы. Прикрываясь девизом «Армия вне политики» и испытывая, очевидно, к немцам не менее жгучую ненависть, чем к их ставленникам большевикам, штаб генерала А. В. фон Шварца
66
Его фамилия в исторической литературе имеет ряд разночтений: Пермикин, Перемикин, Перемыкин...
– А. К.
Было ли это случайным совпадением? Или, быть может, своеволие и разгул самих балаховских партизан, обижавших мирное население, провоцировали недовольство? Такие предположения можно было бы строить, если бы не существовало свидетельства одного из агентов Станислава - молодого морского офицера - о том, что он «по поручению полковника Балаховича подготовлял крестьянские восстания в мае - июне 1918 года» [67] . Не исключено, что Балахович, к этому времени, возможно, уже имеющий кадр для будущего формирования, рассчитывал на крупномасштабные выступления, которые позволили бы быстро развернуть значительные силы и свергнуть Советскую власть, однако надежды не оправдались: народное движение было ещё слишком слабым, да и неизвестно, кого крестьяне в те дни боялись сильнее - большевиков, ещё не обрушивших на деревню грабительскую продразвёрстку, или немцев, оккупировавших Псков и имевших в нескольких переходах от той же Луги целую пехотную дивизию...
67
С Балаховича бы сталось прибавить себе чин «для солидности», но перед нами может быть и просто анахронизм: свидетельство относится к концу лета 1919 года, когда его автор мог уже знать о производстве своего бывшего начальника в полковники. – А. К.
А для Балаховича медаль поворачивалась оборотной стороной: коль скоро организовать и возглавить массовые восстания не удавалось, приходилось в качестве командира советского полка и начальника гарнизона Луги эти же восстания подавлять. Вернувшись из одной такой экспедиции, пьяный Балахович якобы говорил: «Теперь-то наверно не будут сомневаться в том, что я сторонник советского строя», и рассказавший об этом большевицкий автор в его словах услышал «иронию», хотя скорее можно было бы предположить в них горечь человека, вдруг ощутившего себя запутавшимся... И конечно, подобная обстановка способствовала развитию в людях худших качеств, тем более что подлинные цели формирования, по словам Пермикина, «держались в секрете даже от большинства офицеров».
Слово «офицер», крамольное на советской территории, здесь является скорее не оговоркой, а «проговоркой» и свидетельствует о том, что шило в мешке несдержанному на язык Балаховичу утаить было крайне трудно. Подозрительным для всякого «сознательного товарища» должен был казаться и сам внешний вид Лужского полка, многие из партизан которого, по воспоминаниям очевидца, «производили впечатление юнкеров».
«Через окно, выходящее во двор, видна группа спешивающихся всадников в защитных солдатских рубахах, со шпорами, при шашках и винтовках, - рассказывает другой, сам человек военный.
– Все рослый, бравый народ, с драгунской выправкою. Всё будто по-старому - и форма, и седловка. Не хватает только погон на плечах, да вместо царской кокарды тёмное пятно на околыше.
Слышится обычная ругань, матерщина, прибаутки, смех...»
Генерал Г. И. Гончаренко, чьему перу принадлежит процитированное описание, в своих воспоминаниях, - правда, беллетризованных и не всегда достоверных, - вообще утверждает, что при первой же случайной встрече, только установив наличие общих знакомых по 2-й кавалерийской дивизии (куда входили Курляндские уланы), Балахович сразу разоткровенничался:
«— Черти полосатые!.. Посадили на собачий паек!.. Разведка (расположения немцев, - А. К.) - это только так, для блезиру!.. Усмиряй мужичье, не то на Волгу пошлём против чехов!.. Или на Дон, против деникинских белогвардейцев!.. Как вам это пондравится?