Белое движение. Исторические портреты. Том 2

Кручинин Андрей Сергеевич

Россия быстро распалась. Потребовалось для разрушения многовековой работы только три месяца революционной свободы. Попытки задержать разрушительные инстинкты худшей части народа оказались запоздавшими. Пришли большевики, носители идеи уничтожения самобытных культур народных, дело было доведено до конца. Россию надо строить заново по частям. Но в народе мы видим разочарование, недоверье к людям. Ему нужны имена, имена всем известные, дорогие и чтимые. Такое имя лишь одно - законный хозяин земли русской - император Всероссийский Михаил Александрович, видевший шатание народное и словами своего высочайшего манифеста мудро воздержавшийся от осуществления своих державных прав до времени опамятствования и выздоровления народа Русского.

2) Силами моей дивизии, совместно с Монгольскими войсками,

свергнута в Монголии незаконная власть китайских революционеров-большевиков, уничтожены их вооружённые силы, оказана посильная помощь объединению Монголии и восстановлена законная власть её державного главы Богдохана. Монголия по завершении указанных операций явилась естественным исходным пунктом для начавшегося выступления против красной армии в советской Сибири.

Русские отряды находятся во всех городах, курэ и шаби [22] вдоль монгольско-русской границы. И таким образом наступление будет происходить по широкому фронту...

22

Монастыри и монастырские посёлки. – А. К.

3) В начале июня в Уссурийском крае выступит Атаман Семёнов при поддержке японских войск или без этой поддержки.

4) Я подчиняюсь Атаману Семёнову.

5) Сомнений нет в успехе, так как он основан на строго-обдуманном и широком политическом плане...»

Дальнейший текст приказа посвящён довольно детальному изложению плана боевых действий, с распределением операционных направлений между подчинёнными Унгерна от Урги до Кобдо, - завершается же он вновь в торжественном и возвышенном стиле:

«Народами завладел социализм, лживо проповедывающий мир, - злейший и вечный враг мира на земле, так как смысл социализма - борьба. Нужен мир - высший дар Неба.

Ждёт от нас подвига в борьбе за мир и Тот, о Ком говорит св[ятой] пророк Даниил (гл[ава] XI), предсказывающий жестокое время гибели носителей разврата и несчастия [23] и пришествие дней мира.

“И восстанет в то время Михаил, Князь великий, стоящий за сынов народа Твоего; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени; но спасутся в это время из народа Твоего все, которые будут [найдены] записанными в книге.

23

Так в документе. Возможно, следует читать «нечестия». – А. К.

Многие очистятся, у белятся и переплавлены будут в искушении; нечестивые же будут поступать нечестиво, но не разумеет сего никто из нечестивых, а мудрые уразумеют.

Со времени прекращения ежедневной жертвы и поставления мерзости запустения пройдёт тысяча двести девяносто дней.

Блажен, кто ожидает и достигнет тысячи трёхсот тридцати дней” [24] .
– Твёрдо уповая на помощь Божью, отдаю настоящий приказ и призываю вас, офицеры и солдаты, к стойкости и подвигу» [25] .

24

Неточная цитата из Книги Пророка Даниила (12: 1, 10-12). В синодальном переводе: «...и не уразумеет сего никто из нечестивых...» (стих 10), «...тысячи трёх сот тридцати пяти дней» (стих 12). – А. К.

25

Документ изобилует опечатками, наиболее явные из которых исправлены без оговорок. – А. К.

В сочетании с высказываниями

Унгерна, встречающимися в его переписке тех месяцев, приказ-«манифест» принято считать воплощением безумных грёз «кровавого барона» о возрождении азиатского «Срединного Царства» и «очистительной буре с Востока», которую он якобы стремился принести развращённому Западу на клинках своих монгольских всадников. О письмах Унгерна речь ещё впереди, основная же оперативная идея приказа представляется довольно здравой и рациональной и в любом случае не имеет ничего общего с «жёлтым (во всех отношениях) мифом».

Яснее всего об этом говорят следующие два пункта:

«При встрече действующих отрядов, численностью более 1 000 человек, с отрядами одинаковой и большей численности, действующими против общего противника, общая команда переходит к тому начальнику, который вёл непрерывную борьбу с Советскими комиссарами на территории России, причём не считаться с чином, возрастом и образованием...

При мобилизации бойцов, пользоваться их боевою работою по возможности не далее 300 вёрст от места их постоянного жительства. После пополнения отрядов нужным по количеству имеющегося вооружения кадром новых бойцов, прежних, происходящих из освобождённых от красных местностей, отпускать по домам».

Они, как видим, устанавливают безусловное главенство местных повстанческих командиров над пришедшими из-за кордона и интересный принцип «ротации» кадров, к которому в годы Гражданской войны на разных фронтах иногда пытались прибегнуть начальники, имевшие дело с партизанскими контингентами. Очевидно, что постоянно обновляющийся состав войск не успевал бы проникнуться идеей похода «от азиатских степей до берегов Португалии», а перенимавшие командование местные партизаны не могли воспринять иной общей «идейной платформы», кроме освобождения России от большевизма. С другой стороны, всё это лишь в небольшой степени касалось самого Унгерна и его ударной группировки, подчиняться с которой кому бы то ни было барон, конечно, не стал бы. Так, может быть, мечта о «Жёлтой Империи» и повсеместном распространении буддизма тоже составляла его «личную собственность», которую он не собирался распространять среди сибирских повстанцев?

Чтобы ответить на этот вопрос, следует попытаться понять источник подобных интерпретаций личности барона Унгерна, и это вполне возможно: как представляется, все версии о его «буддизме» и «панмонголизме» восходят к книге приват-доцента и журналиста А. Ф. Оссендовского, носящей звучное заглавие «Звери, люди и боги». В определённом смысле слова Оссендовский стал «злым гением» барона Унгерна, хотя и не мог, скорее всего, оказывать никакого влияния на поступки генерала. Не более чем легендой остаётся рассказ, будто «Оссендовский внушил... дегенерату Унгерну мысль реставрировать дом Романовых, а сам на полученные от Унгерна средства поехал на восток за царём Михаилом Романовым, местопребывание которого якобы было известно только ему - Оссендовскому», а версия о какой-то исключительной роли «советника барона» базируется, с одной стороны, на диком и ложном взгляде, что любой человек, попадавший в поле зрения Унгерна, уже был обречён, и поэтому для благополучного проезда через Ургу необходимо было обладать сверхъестественной удачей или немыслимыми заслугами, - а с другой - на сочинениях самого Оссендовского.

Они-то и сослужили барону, а вернее - уже его памяти, чрезвычайно скверную службу. Общавшийся с генералом не более двух недель и далеко не ежедневно (как то видно из его собственного рассказа), журналист настойчиво стремится создать представление о себе как о «конфиденте» Унгерна: повествование наполнено «монологами» барона, чуть ли не умоляющего его: «Я столько лет вынужден был находиться вне культурного общества, всегда один со своими мыслями. Я бы охотно поделился ими...»

В принципе, желание Унгерна выговориться перед случайным собеседником ничему не противоречит, беда лишь, что в качестве такового ему попался человек, постоянной беллетризацией и приукрашиванием напрочь обесценивший как свои собственные свидетельства, так и всё рассказанное ему. Это начинается уже с навязанного Оссендовским «литературному Унгерну» стиль речи - выспренного, театрального, даже ходульного, исполненного позы и декламации и резко расходящегося со всеми другими свидетельствами о манере барона говорить (сравним хотя бы впечатления Першина: «Говорил он деловито, был скуп на слова и, видимо, совершенно не заботился о впечатлении, им производимом на других. В нём не замечалось и тени какого-либо позёрства»).